Я кивала, отметив про себя, что работы непочатый край.

— Шпага! — вдруг воскликнула родительница. — Фамильный меч Шерези! Ты найдешь его на дне одного из сундуков и тщательно отполируешь.

Я пожалела, что ардерским мужчинам не пристало падать в обморок. Шпага или меч? Отполировать? Да хорошо будет, если я соображу, с какой стороны за него браться!

Пока я молча страдала, леди Шерези прогнала Магду и удалилась, не забыв присесть на пороге.

Меч нашелся почти сразу, к счастью, не двуручная громадина, но и не легчайшая доманская шпага, а футов двух длиной обоюдоострый клинок, сейчас, конечно, нещадно затупленный временем. Самостоятельно привести его в порядок я бы не смогла, в памяти кстати всплыли слова — балансировка и клиновидная заточка, поэтому, просто протерев герб Шерези на гарде, я отложила оружие в сторону и занялась более привычным для себя делом — шитьем и подгонкой одежды. К вечеру граф обзавелся обширным, хотя и несколько затрапезным гардеробом, а я — новыми мозолями на пальцах. К слову, мужские руки к шитью оказались вовсе не приспособлены, поэтому я сняла пояс и переоделась в привычную одежду, даже чепец натянуть не забыла, плотная ткань сдерживала непослушную прядку, все время норовившую упасть мне на лицо.

Работа спорилась, солнце уже давно миновало зенит и готовилось улечься за Тиририйские горы, чтобы поджидать появление на небосклоне своих волшебных жен — Нобу и Алистер, а меня заботили дела более приземленные, я бы даже сказала, телесные: в животе урчало от голода. Я отложила шитье, потянулась и осмотрела гору обновленной одежды. Пора и пожевать, если добрейшая Магда оставила мне что-нибудь на кухне. Замок, и без того обычно немноголюдный, сейчас был абсолютно пуст. Светильника мне не требовалось, я, наверное, могла бы здесь ходить и с завязанными глазами. На столе в кухне обнаружилась зажженная свеча, ломоть теплого пирога и бутыль с молоком. Я была так голодна, что даже не удосужилась нарезать угощение, разломав его руками и вгрызшись в хрустящую корочку. Сладкий сок запеченной вишни тек по рукам и подбородку.

— Это кровь? — донеслось с порога.

Я подняла голову и тряхнула ею, отбрасывая со лба непослушную прядку.

Делиться едой я ни с кем не намеревалась. Юная дева, нарушившая мое уединение, была настроена решительно.

— Я спрашиваю, девка, что за дрянь ты жрешь?

Видимо, незнакомка решила, что собеседница ее глуховата, ибо второй вопрос произнесла громко, почти перейдя на крик.

Была она девой мощной, плечистой и щекастой, в очень узком парчовом платье с меховой оторочкой и в высоком эннене, из-под которого на плечи спускались две каштановых намасленных косы, перевитых золоченым шнуром.

Я кашлянула, вытерла подбородок тыльной стороной ладони и спокойно ответила:

— Чего желаете, сударыня?

Она смерила меня недовольным взглядом, глазки были под стать деве — цепкие щелочки. Интересно, кто она такая? Неужели родственница? У дядюшки Фроше, кажется, дочери имеются. Одета она богато, а эннен такой высоты дозволено в Ардере носить благородной даме с титулом не ниже баронского. Для тетушки слишком молода, значит, точно — кузина. Я неторопливо допила молоко, отставила кружку, затем поднялась из-за стола и, подойдя к рукомойнику, умылась, не забыв затем натянуть чепец поглубже, так, что крылья его прикрыли большую часть лица. За моей спиной происходила, видимо, некая работа мысли, потому что, обернувшись, я была удостоена высокомерной улыбки.

— Ты, наверное, служанка?

— Вы невероятно проницательны, сударыня.

— Здесь работаешь? — Она обвела пухлой ручкой кухню.

— Ничего от вас не скроешь.

Сарказма незнакомка не распознала, потому плюхнулась на тесаный табурет и сложила руки перед собой.

— Рассказывай!

Я поклонилась:

— О прошлом годе та история произошла, в лютый мороз календовый. Один менестрель отправился в полночь на кладбище…

— Ты дурочка? О графе рассказывай, говорю. О господине своем.

— Хорошо. — Я степенно поклонилась. — О прошлом годе та история произошла. Господин мой, граф Шерези, отправился в полночь на кладбище и встретил там менестреля.

Дева стукнула кулаком по столу.

— Дура! — Глазки-щелочки еще немного прищурились. — Я прикажу тебя выпороть, тупая девка.

— Я просто только одну историю знаю, сударыня. Она потешная очень.

Ага, выпороть она меня прикажет. По какому, позвольте узнать, праву? Слуг могут наказывать только господа. Это их святое право и обязанность.

В кухню проскользнула еще одна дева, такая же юная и так же богато разодетая, затем еще одна.

— Кло, ты скоро? Батюшка велит поторопиться, нас будут представлять графу. Клозетта!

С именем деве тоже невероятно повезло. Поименованная Клозетта поморщилась:

— Я пыталась хоть что-то выяснить у слуг.

— О чем?

Девы зашептались, сдвинув головы.

— Свадьба — дело решенное… только бы он оказался не уродом… какая разница! Мне надо себя поставить… слуги наглые… лишь бы не урод…

Я осторожно попятилась к двери и, выскользнув за нее, побежала в графские покои. За спиной у меня оживал замок, заполняясь людьми, я услышала пронзительный смех матушки, низкий мужской голос, вещающий нечто, что заставляло леди смеяться. Дудели дудки, топотали ноги в такт музыке, кто-то пел скабрезную песенку. В Шерези врывался праздник.

Переодевание заняло у меня считаные минуты, коко-де-мер занял полагающееся ему место, меч мягко опустился в ножны. О какой свадьбе изволили сплетничать мои кузины? По спине полз холодок ужасного предчувствия. Неужели монументальная Клозетта предназначается в жены графу, то есть… мне? Святые бубенцы! Только матримониальных планов господина Фроше мне сейчас для полного счастья не хватало. Только мезальянса с безродной кузиной и оравы родичей в придачу!

Я вышла из комнаты, тряхнула головой и величественно спустилась в залу, где встретил меня приветственный гул, не очень трезвые выкрики и аплодисменты. Народ ликовал. Я готова была кричать от ужаса.

— Нам нужно поговорить, — шепнула я матушке, когда дядюшка с супругой были уже мне представлены и к моему сиятельству потянулись кузины — Клозетта, Лизетта и Мюзетта, коих мне видеть уже довелось.

— Не сейчас, дорогой, — отвечала родительница, трепля прелестниц за румяные щечки, не забывая стирать оставшиеся на пальцах румяна и белила батистовым платочком.

— Это важно, — запечатлела я на запястье одной из кузин почтительный поцелуй и поморщилась от ядреного запаха мускусных духов.

Маменька смерила меня внимательным взглядом:

— Я сама изыщу возможность для беседы. А теперь, дорогой, пройдем к шатрам. Наши гости ждут от графа праздничную речь.