Торг закончился. Фата велела мне выйти и подождать в другой комнате. Уж не знаю, что авалонские феи делают с волосами, которые получают от нас, людей, но, кажется, потребность в них в волшебном мире постоянна. Я вышла за драпировку. Менестрель, уже несколько пришедший в себя, сидел на краешке дубового кресла, перебирая струны. Я прислонилась к стене. Юноша взглянул на меня вполне заинтересованно, видимо, прикидывал, стоит ли уступать мне место, и решил, что много чести. Одета я была как деревенская девка, к тому же босиком, так что его решение понимала вполне.

Чтобы как-то занять время, я стала думать, где в ближайшую пару часов можно раздобыть мужскую одежду для графа, припомнила, что в его, графа, покоях стоит сундук, оставшийся еще от папеньки. Скорее всего, мужчина из меня получится не рослый, так что придется браться за иглу. Шить я умела неплохо, впрочем, как и вязать, ткать полотно и плести кружева. Матушке в силу ее основных занятий моим воспитанием заниматься было недосуг, поэтому все свое время с младенчества я проводила либо с Магдой на кухне, либо в швейной комнате, где дюжина деревенских работниц обычно трудились в счет ремесленного оброка. Магда говорит, что матушка настаивала только на личном кормлении, отказавшись пригласить на роль молочной няньки кого-нибудь из занимающихся этим женщин.

— Девушка, — отвлек меня от мыслей менестрель.

— Что желаете, ваша милость?

Он обратился ко мне «девушка», значит, точно принял за крестьянку. А менестрель-то непрост. На поясе его я заметила ременную петлю, видимо, для меча, да и одежда, простая, но добротная, скорее всего, обычно скрывалась доспехом. Рыцарь? Дворянин? Тогда почему без сопровождения? Как бы он не решил, что в ожидании феи сможет скоротать время со мной самым приятным для мужчины образом. Ну то есть за труляля. Дворяне с крестьянскими красотками не особо церемонятся, а у меня даже Пьера под рукой нет, чтобы защитил.

— Присядь, милая, — предложил собеседник.

«Точно сейчас попытается под юбку залезть», — решила я, но юноша поднялся с кресла и отошел от него шага на два, демонстрируя как чистоту помыслов, так и непривычную вежливость.

Последняя меня умилила. Я присела на предложенное место, расправила подол небеленой юбки и благодарно улыбнулась.

— Откуда вы, ваша милость? Издалека?

— Из Доремара, — ответил он. — Это замок на побережье. Меня зовут Станислас Шарль Доре.

После этих слов Станислас поклонился, мне стало неловко за босые ноги, поэтому в ответ я не представилась, лишь еще шире улыбнувшись.

— А моя дама…

— Вы имеете в виду фату Илоретту?

— Именно. Понимаешь, милая, в наших краях совсем нет фей, и я просто не представляю, как за ними принято ухаживать. Ты можешь мне рассказать, что она любит, что будет ей приятно?

— Вы сделали для нее вполне достаточно, пообещав отправиться на Авалон, чтоб развлекать своим пением волшебный двор.

Юноша переменился в лице:

— Я ничего такого не обещал.

— Поздно на попятный идти, — с улыбкой успокоила я его. — Отбудете на Авалоне с полгодика и вернетесь. Правда, там время по-иному течет, у нас здесь лет двадцать пройдет, наверное.

— П-почему поздно? — От моих утешений менестрель стал заикаться.

— Ну вы же ели здесь что-то. — Я обвела рукой помещение, остановив жест в направлении круглого столика с яствами и вином. — А всем известно, что тот, кто фейскую еду попробует или питье пригубит…

— Я ничего не ел.

— Тогда не поздно, — вздохнула я.

Если Илоретта узнает, что ее свежепойманный менестрель моими стараниями из капкана выбрался…

— Так я могу уйти?

— Идите, — разрешила я.

— И мне это ничем не грозит?

— Лошади ваши где?

Он же не пешком с побережья пришел? Значит, верхом, а если верхом, то еще для доспеха лошадь нужна, для клади, а если Станислас этот хоть немного торопился, значит, еще запасная кобылка именно под седока не помешает.

Менестрель хмыкнул, охнул, переменился в лице, запустил в свои кудри свободную от инструмента пятерню:

— На постоялом дворе?

— Вы не уверены?

— Мы остановились в деревне… Шип… Шоп… Шнак…

— Шерези?

— Да, точно. Был прекрасный вечер, луны изливали на землю свой загадочный блеск. Сверкание звезд, легкий северный ветерок. Я вышел прогуляться, чтоб не участвовать в привычном моим ратникам застолье.

— А так как естественные надобности требуют уединения, удалились от постоялого двора за забор?

— Ну да.

— И заметили, к примеру, светлячков, которые будто приглашали вас?

— Да. Крохотных волшебных созданий, которые хороводом своим увлекли меня по тропинке.

— А ваша милость всегда для исполнения надобностей с собою мандолину берет?

— Я с ней не расстаюсь, милая, — покраснел менестрель.

Спрашивается, зачем я в уточнения пустилась, куда шел, зачем шел, будто мне есть до этого хоть какое-то дело? Если честно, я тянула время, ожидая, что фата вернется в комнату и опять очарует милого юношу. Деревенские поговаривали, что Илоретта на всех мужчин подобным образом воздействует, что стоит ей только взглянуть в его сторону своими алыми глазами, тот на все готов, лишь бы рядом быть.

Станислас все мялся у двери, не решаясь на побег. И тут меня посетила еще одна мысль:

— Позвольте узнать ваш титул, милорд.

— Виконт Доре, — ответил менестрель. — Сын и наследник графа Доре, который…

Наследник! Догадайтесь, кого обвинит достойный родитель иноземного менестреля, когда весть о его отбытии на Авалон достигнет Доремара? Точно не фату, а владетеля, на чьих землях она проживает.

— Ступайте, — велела я Станисласу. — Не сходите с тропы, вы окажетесь в деревне меньше чем за час.

— Но…

Я вскочила с кресла и решительно выставила наследника за дверь.

— Неужели вы желаете провести двадцать лет вдали от родни и друзей? Вы вернетесь в совсем другой мир. Доремаром будут владеть ваши дальние родственники, ибо линия наследования прервется на вас!

Захотелось отвесить нерешительному виконту оплеуху, с Пьером это неплохо помогало, но я решила не усердствовать. Деревенская девка, раздающая указания аристократу, — это уже за гранью добра и зла, удивительно, что я сама еще зуботычину не получила.

Наконец он решился, забросил за спину инструмент и побрел по тропинке.

— Передай великолепной Илоретте, — обернулся он через плечо, — что я сочиню в ее честь самую нежную балладу.

— Всенепременно.

— И что только долг крови, долг дворянина заставил меня покинуть ее.