— Очень в этом сомневаюсь.

— Ну, папа уж точно любит.

— В его сердца нет места ни для чего, кроме веры.

— Я знаю, что он влюблен в церковь. Но ведь он позволил тебе вернуться. Тебе надо только показать ему, что ты раскаиваешься.

Хоуп раскаивалась. Не проходило ни дня, чтобы она не пожалела… что доверилась восемнадцатилетнему мальчишке, который говорил, что любит ее больше жизни. Что не имела денег, чтобы вырастить его ребенка. Но она понимала, что милая и невинная Фейт говорит о другом раскаянии.

— А как же то, что я опозорила отца, как ты сама сказала? Разве Джед сможет простить мне такое?

Если Фейт и услышала в голосе Хоуп сарказм, то никак этого не показала. Она смотрела на старшую сестру с искренней заботой, как и всегда.

— Ему придется простить. В Библии говорится «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».

Хоуп знала, что говорится в Библии. Строфа за строфой вбивались в нее с самого рождения. Ей очень неохотно позволяли читать что-то, кроме нее. Но за последние одиннадцать лет она ни разу не открыла Священную книгу. С тех пор, как уехала. Из-за того что священные писания использовали как инструмент, чтобы заставить ее жить так, как она не хотела… один только вид черной кожаной обложки вызывал у нее приступ клаустрофобии.

— До седмижды семидесяти раз[7], — пробормотала она.

— Верно, — подтвердила Фейт. — Если ты вернешься домой, святые братья будут настаивать, чтобы папа простил тебя, если он сам этого не сделает. И вы с Боннером наконец будете вместе.

Они с Боннером…

— Вместе с еще парочкой моих сестер и вдовой Филдс?

— Это так ужасно?

— Для тебя, возможно, и нет.

— Тогда выйди за кого-нибудь, кто тоже не хочет жить по «принципу». Может, даже за кого-то вне общины. В Супериоре же есть люди, которые не придерживаются многоженства. И в других городках, здесь поблизости. Не надо отъединяться от нас целиком и полностью.

— Я считала, что, если выходишь замуж за кого-то вне общины, то Небеса от тебя отвернутся, — сказала Хоуп просто из желания услышать, что ответит сестра.

— Я не знаю, Хоуп, — сказала Фейт. — Не буду притворяться, что много знаю о Небесах. Если они и существуют, то мне сложно в них поверить. С тех пор как я вышла за Эрвина… ну, мама бы сказала, что это мою веру проверяют на прочность. — Она слабо улыбнулась. — Но я теперь уже не уверена, что учение церкви действительно истинно. Если это так, почему только мы в него верим? Мы же не единственные люди на земле, которые попадут на Небеса. В любом случае я знаю одно: семья — это единственное, что у нас есть в этой жизни. И мы скучали по тебе. У папы, может, и тридцать пять детей, но у мамы только пять, и ты одна из нас. После твоего отъезда она так больше и не стала прежней.

Хоуп не сдержалась и взяла за руку младшую сестру. Они потеряли одиннадцать лет, и ничто им не восполнит этого времени. Ей было жаль, что она причинила боль своей матери.

— Фейт, я ценю то, что ты говоришь. Правда, ценю, — сказала она. — Я бы не уехала, если бы за этим стояло просто мое желание. Но я не могу вернуться. Если я не буду жить по «принципу», Джед не позволит нам с тобой общаться. Он слишком боится, что я уведу от его веры тебя и других детей. Кроме того… — Хоуп заколебалась, не желая расстраивать сестру своим напором.

— Кроме того?.. — спросила Фейт.

— Я не хочу возвращаться сюда, — призналась Хоуп. — Я не могу жить там, где мной будут манипулировать с помощью чувства вины. Я не могу подчинять свою волю мужчине, поскольку больше не считаю, что женщины — низшие существа. И я не могу верить, что наше единственное предназначение состоит в том, чтобы рожать детей. У нас есть много других талантов и возможностей. И я не могу верить, что у Бога так мало сострадания к Его дочерям, что Он ждет от нас, что мы будем отдавать нашим мужьям больше, чем получаем.

Ответом на ее слова было молчание. Хоуп смутилась страсти в собственном голосе и поняла, что ее слова, скорее всего, показались сестре слишком радикальными. Но она провела много лет мучительно размышляя о том, во что верит, а во что нет, и не могла спокойно говорить о сделанных ею выводах.

— Не буду говорить, что ты не права, — сказала Фейт. — Я этого не знаю.

— Тогда как же ты смогла сделать это? — спросила Хоуп. — Как ты смогла остаться здесь и пустить в свою постель Эрвина?

— Я говорила себе, что моя неудовлетворенность идет от Сатаны, который старается увести меня от истины. Но, как ты уже, наверное, догадываешься, — она подвернула платье вокруг ног, — это не сработало. Иначе меня бы сейчас здесь не было. Я была бы защищена от твоего «опасного влияния», как сказал сегодня папа, после того как ты ушла из парка.

— Очень мило с его стороны, — пробормотала Хоуп. — Предполагаю, что он несколько иначе относится к блудным родственникам, чем библейский отец?

— Он сказал, что библейский блудный сын был скромным и раскаивался. — Фейт посмотрела в сторону кладбища. — Если тебе от этого станет легче, думаю, ему было трудно от тебя сегодня отвернуться.

Хоуп не хотелось это обсуждать. У нее не осталось к отцу никаких чувств. А положительных и раньше было слишком мало, чтобы от них отталкиваться.

— А что мама говорит насчет твоей проблемы с Эрвином?

— Говорит, что рождение ребенка мне поможет. Но она признает, что одиночество, скорее всего, никуда не исчезнет.

— Ты не считаешь, что это трагедия?

— Что именно?

— Знать, что тебе уготована жизнь в одиночестве до конца своих дней, а ты красивая, здоровая и тебе всего восемнадцать?

Фейт прикусила губу, обдумывая слова Хоуп.

— Думаю, что она считает, что это бремя, которое должны нести женщины, и нести вместе, — сказала она наконец.

— Почему? — спросила Хоуп.

— Ради большей награды, которую мы получим после смерти.

— Но ты сказала, что не уверена в правильности учения церкви. А это означает, что твоя жертва может оказаться совершенно напрасной.

Молчание.

— Ты не обязана оставаться здесь, Фейт, — сказала Хоуп. — Есть еще весь остальной мир.

— А как же мама? А сестры? У меня здесь племянники и племянницы и все друзья.

Хоуп заметила, что она не упомянула ни мужа, ни отца.

— Ты не можешь прожить всю жизнь ради других людей, — сказала Хоуп. — Позволь им принимать собственные решения и сама решай за себя.