До сих пор кое-какая литературка сохранилась. Великолепный экземпляр, Вам, Алеша, повезло.

– А нам на Ваш клад можно посмотреть?..

Алексей Алексеевич обернулся. По тропинке, проходившей слева и чуть ниже подошвы колоннады, танцующей походкой двигались вчерашние девушки. На этот раз они были одеты, но материал их платьев по прозрачности мог смело соперничать если и не с рыбацкой сетью, то уж с оконным тюлем – несомненно. Любительница сосать палец послала Алексею Алексеевичу воздушный поцелуй, после чего обе они, переглянувшись, грянули в два голоса на популярный некогда мотив, вновь выплывший в этом сезоне из далекого и вполне заслуженного небытия:

Куда б пойти?

Куда б податься?

Кого б найти?

Кому б отдаться?

Алексей Алексеевич от смущения чуть не свалился с лавки. Девушки с радостным хохотом скрылись в кустах.

– М-да, – сказала Ольга, – а Вы еще говорите. Вон какие пичуги на Вас заглядываются.

– При чем здесь я? – пробормотал Алексей Алексеевич. – Они бы такое проделали с кем угодно. Резвушки…

– Не скажите, – возразила Ольга, а снизу, из кустов, как бы в подтверждение ее слов, уже доносились возмущенные девичьи крики. Крики эти были облечены в незамысловатые выражения, самым удобоваримым из которых было обещание оторвать некоей “плесени” и, вообще, “козлу” кое-какие из приличествующих мужчине частей тела. Из кустов, блудливо посмеиваясь, вынырнул седовласый красавец, тот самый, которого Алексей Алексеевич встретил у врача в обществе своей автобусной конфидентки. Столкнувшись с их компанией, седовласый на секунду оторопел, но тут же опомнился и стремительно удалился, отвернувшись и покашливая. Борис, задумчиво проводил его глазами и сказал:

– Если Вы помните, у Шварца в "Драконе" есть замечательная фраза: “Лучшее украшение девушки – скромность и прозрачное платьице…” Да… А я тут как-то, правда, уже не помню у кого, подцепил к сей сентенции некое парное выражение. В моей интерпретации оно звучит так: “Лучший друг девушки – истошный вопль”.

Алексей Алексеевич невольно прыснул, а Ольга не без ехидства осведомилась:

– Ну и раз уж “лучшие украшения” пичужек вполне соответствуют, что ты можешь сказать о невинности этих юных представительниц не то, чтобы панели, но набережной?

– Они находились слишком далеко для того, чтобы я мог дать квалифицированное заключение, – невозмутимо ответствовал Борис.

– Видите ли, – обратилась Ольга к Алексею Алексеевичу, – Борис разработал на сей счет целую теорию. Он утверждает, что невинность девушки совсем не определяется девственностью. Что девушка может случайно потерять девственность, не лишившись при этом невинности. И наоборот, что девственница далеко не всегда невинна.

– Не понял, – ошеломился Алексей Алексеевич.

– Видите ли, признаком бесспорной невинности у девушки является конический сосок, – с не лишенной иронии важностью вмешался Борис. – Вы никогда не обращали на это внимания Алеша?

Алексей Алексеевич пожал плечами и пробормотал:

– Случая не было.

– Сосок у девушки становится цилиндрическим только после долгих и обстоятельных ласк, – сказал Борис наставительно. – Именно на это намекал Ремарк в… помните, у него есть такой персонаж – девушка, которая разрешала партнерам все, что угодно, кроме одного – ласкать свою грудь?.. Рассказать Вам как мы с Ольгой познакомились? Это было в Питере в Эрмитаже. Да-да, представьте себе, эрмитажные знакомства не такая уж редкость для московской интеллигенции, на свои музеи нам все времени не хватает. Мне очень захотелось произвести впечатление на эффектную, я бы даже сказал – сногсшибательно эффектную незнакомку. Ну и я взялся показать ей на античной скульптуре – показать или доказать, это уж как Вам будет угодно – что античность не знала женской невинности… как, впрочем, не знает ее и нынешнее Крымское побережье. Как Вы насчет того, чтобы заглянуть с нами в бар?.. Нет?.. Ах, ну да, конечно, Вы же электрика ловите… – Супруги удалились.

В поисках электрика Алексей Алексеевич разговорился с неким ламесским старожилом. Старожил не преминул сообщить ему, что выход из подчинения Четвертому управлению самым печальным образом успел уже на санатории сказаться, и что множество мелочей “кричат об этом прискорбном факте в полный голос”. Принимая Алексея Алексеевича за своего, старожил со скорбной миной на лице поведал ему жуткую историю о том, что не далее, как вчера, записываясь на экскурсию в подвалы Массандры, ОНИ писали себе номерки на ладонях.

– Ужас, – говорил старожил со скорбным удовлетворением в голосе, – Кошмар! Что творится в стране? И лампочки в лоджиях не горят. И душей теперь только два на этаж. А в номерах всю душевую сантехнику поснимали. Импортную, между прочим. Украли, наверное. Хорошо еще унитазы оставили.

Электрик не отыскивался, обустройство надо было брать в собственные руки. Алексей Алексеевич раздобыл у своих новых друзей – спасателей несколько метров электропровода и розетку, вытащил в лоджию тумбочку и журнальный столик, на который водрузил настольную лампу. Юра немедленно включился в производственный процесс и приволок роскошное кресло-качалку, которое, по его словам, “шло навстречу по коридору и пело пионерские песни”. В конечном итоге, лоджия приобрела вид более обжитой и уютный, чем сама комната. Алексей Алексеевич опробовал розетку, включил и выключил лампу и удовлетворенно обозрел результаты своих трудов.

– И сказал он, что это хорошо. Он – это я, – с довольным вздохом изрек он. – Наконец-то можно варить кофе.

Алексей Алексеевич извлек из сумки большую жестяную банку с кофейными зернами, ручную мельницу, кипятильник и глиняную кружечку с очень толстыми стенками, обработанную с внешней стороны под ракушечник. Юра следил за ним со все более растущим благоговейным интересом.

– Это что же, – сказал он придушенным голосом, – кофей-то у Вас натуральный? В зернах? Молоть сами будем? А я, дурак, не догадался, растворимый приволок. Но и у нас тоже, как говорится, “было”. Вы к водочке как, Алексей Алексеевич? Употребляете? Настоящая “Смирновская”. Вечерком, по прохладе?

– Угум, – промычал Алексей Алексеевич, одобрительно кивая головой.

– Тогда я ее сейчас к Виктории Павловне в холодильник, – сказал Юра и, жизнерадостно распевая:

Шаланды, полные фекалий…

растворился в воздухе. А снизу, в корне пресекая наметившийся было процесс кофеварения, громовым голосом уже вопил режиссер:

– Алексей Алексеевич! Хватит трудиться во благо себя, любимого! Это эгоизм. Море заждалось. Да и широкие народные массы в нетерпении, меня делегировали, хотят видеть товарища инструктора вместе с его менталитетом.

Ох, черт, – спохватился Алексей Алексеевич, – я же обещал… Он кубарем скатился по лестнице и, выскакивая из корпуса, чуть не сбил с ног экс-конфидентку, пребывавшую на сей раз в обществе своей щукообразной подруги – оккупантки.

– Профессор!.. Эй, профессор!.. – окликнула его экс-конфидентка. – Что же Вы не откликаетесь, профессор?

Оккупантка, глядя на Алексея Алексеевича с суеверным отторжением, произнесла вполголоса нечто такое, что ошеломленный Алексей Алексеевич