– Может, и останется. Только будет ли это благом? У одиночества тоже есть свои плюсы.

Последняя фраза прозвучала совсем не убедительно, и я вдруг увидел в его глазах отблески той самой тоски, что до сих пор ныла у меня в груди. Маленькая, но неизлечимая болячка.

– Возьмешь машинку, выйдешь из дома и где-нибудь спрячешься. Свидетели нам ни к чему.

– «Машинка» – ее официальное название?

– Какая тебе разница? Наберешь на дисплее сегодняшнюю дату и время – плюс три часа от настоящего. Это ее погрешность.

– Чтобы не возникнуть здесь в двух экземплярах? – Догадался я.

– Да. Надеюсь, ничего страшного не случится, но лучше не пробовать. Если через шесть часов тебя не будет, я начну волноваться.

Мефодий еще раз показал мне, как обращаться с машинкой. Ревностно проверил, все ли я запомнил, и снова принялся за объяснения.

Когда я уже оделся, он хлопнул себя по лбу.

– А распечатать-то! Забыли!

– Успеется. Не тащить же с собой.

– Ты чего это удумал, Миша?

– Что я там, принтер не найду?

– Ну-ка, ну-ка, – он бесцеремонно взял меня за рубашку и заглянул мне в глаза. – Я надеялся, мы играем в открытую. Нет?

– Ровно пять лет назад тоже была осень, только две тысячи первого. Полгода до весны две тысячи второго.

– Логично… А, вот ты о чем?

– Да. Я там побуду. Пару дней, не больше. Хочу посмотреть на свою жизнь со стороны. На Алену хочу посмотреть.

– Все не уймешься? И как же ты собираешься договориться с местным Ташковым? Куда ты его денешь?

– Мои проблемы.

– Это ты мне говоришь?

– Ведь у нас полно секретов. Про шрам на животе, про все остальное.

– Капризный щенок, вот ты кто! Что тебя интересует? – Сдался Мефодий. – Только быстро, пока я не передумал.

В голове крутилось множество вопросов, но задать ни один из них я не решался: все они выглядели сиюминутными и несерьезными, а спросить хотелось о чем-то важном.

– Этот выстрел останется за мной, – нашелся я. – Вот вернусь, тогда и спрошу. А что касается Миши… Миши-младшего… Подходит такое определение? Хорошо бы его спровадить к Люсе на ночку-другую. Имея железное прикрытие в виде самого себя, он не откажется. А я его заменю. И постараюсь разобраться с Аленой. Про рукописи я ему сразу говорить не буду, пусть сначала замарается. Когда у него болит совесть, он перестает сопротивляться.

Мефодий сделал какое-то неловкое движение, будто собирался ударить меня по щеке, но осекся, и его ладонь замерла на полпути.

– Извини, – сказал я.

Он ответил мне долгим, скорбным взглядом.

– Делай, как знаешь. Только не забудь дату и вернись вовремя. Мне здесь неуютно.

Я попытался засунуть пенал в куртку, но он оказался слишком объемным. Пришлось оставить его на кухне, забрав только дискеты. Ключи я прихватил с собой, а Мефодию на всякий случай выдал второй комплект.

– Если куда намылишься, дверь закрой. На оба замка, – приказал я. – Здесь тебе не будущее. Латиносы, вьетнамцы…

– Помню, – улыбнулся он. – Ну что, присядем на дорожку?

Мы посидели, синхронно раскачиваясь на табуретках и напряженно всматриваясь в скатерть.

– Две тысячи первый – это пять лет назад. Почему не три, не шесть?

– Не знаю, – развел руками Мефодий. – Цифра симпатичная.

Покурили.

– «Кошмары» не забудь, – напомнил он.

Я сходил в комнату и взял со стола тетрадь в клетчатой обложке. После развода мне пришло в голову, что сны могут иметь какое-то значение, и я стал их записывать. За два года я заполнил около восьмидесяти страниц, и ни одно из видений не повторялось. И слава Богу.

– Пожрать у меня не особо… – Начал я, но замолчал, потому что говорил совершенно не о том. – Значит, просто нажать на кнопку и сделать шаг вперед?

– Всего лишь. И учти, Миша, ты за двоих отвечаешь – за себя и за меня. За двоих, – повторил Мефодий, показывая букву «V» из указательного и среднего пальцев.

В его жесте я хотел бы видеть пожелание вернуться с победой. Но он означал нечто несоизмеримо большее.

* * *

Я медленно спускался по лестнице не в силах отделаться от мысли, что меня разыграли. Несколько минут назад я поднялся на последний этаж и прислушался, не шуршит ли кто за дверью, собираясь выходить. Потом, вглядываясь в мелкие цифры на табло, набрал длинную строку: 2001.09.20.21.00. Жадно, как перед расстрелом, выкурил сигарету, погладил пальцем квадратную ребристую кнопку и, затаив дыхание, нажал.

Ни молний, с треском пронзающих воздух, ни волшебного свечения, обозначающего границы времен. Разве что сумерки, протиснувшиеся сквозь пыльное окошко, заметно сгустились, сделав темно-серые стены почти черными. И еще – неуловимое колебание воздуха, которое возникает над асфальтом в жаркий летний полдень.

Штукатурка, исцарапанная дворовыми поэтами, пустые пивные банки, оставленные ими же на ступеньках, обтянутые дерматином стальные двери, пялящие наружу выпуклые глазки, – все находилось на своем месте. Каждая замеченная деталь тут же всплывала в памяти. Любая царапинка на перилах, паутинка на потолке навязчиво пыталась со мной поздороваться, намекая на давнее знакомство.

Трогая ручку парадной двери, я отметил, что кодовый замок сняли, а надпись «Димон», вырезанную в пластике с аккуратностью, достойной уважения, заделали, да так, что и следа не осталось. При других обстоятельствах эти мелочи ускользнули бы от внимания, но сейчас они отозвались в голове тугим набатом бешеного пульса.

Прежде, чем выйти из подъезда, я приоткрыл дверь и с опаской выглянул на улицу, словно ожидал увидеть там что-то страшное. И я не ошибся. Напротив дома, на том месте, где взгляд привык упираться в строящуюся башню, зияла дыра пустыря. Ощущение было таким, точно нога, нацеленная на ровную поверхность, провалилась в яму.

Мимо прошла Лидия Ивановна, выглядевшая значительно бодрее, чем обычно. Я поздоровался, но она не откликнулась.

Стройка, заражавшая своим оптимизмом, обернулась неряшливой площадкой, которую люди и их четвероногие друзья успешно превращали в помойку. Лидия Ивановна, помолодевшая, как ей и полагается, на пять лет, меня не узнала. Естественно, ведь сейчас мы с ней проживаем в разных концах Москвы.

Владелица большой мохнатой собаки любезно сообщила, что время – половина одиннадцатого. Выходит, машинка промахнулась на полтора часа. Что мне это дает? Да ничего.

– Девушка! – Позвал я. – Извините, какое сегодня число?

– Двадцатое, – ответила она не совсем уверенно.

На этот раз уходить она не торопилась, видно предчувствовала следующий вопрос. Ситуация сильно смахивала на банальную попытку познакомиться, и на ее лице отразилось заинтересованное ожидание.