Небо заплакало. Мелкие капли прибивали пыль поднятую блуждающей толпой к земле. Стальные тучи молчаливо наблюдали, капли подлетая к земле рассыпались беленькими бусинками не больше бисера, лужицы с краёв покрывались тонкой прозрачной плёнкой. И лишь ветер ласкал последнюю листву срывал её с деревьев и кружа в вальсе бережно отпускал на землю на растерзание толпы.

Люди блуждали по узким улочкам подгоняемые горном рупора, сотрясая воздух монотонными выкриками зазубренных речёвок. Что конкретно происходит здесь и сейчас не понимал никто. Казалась толпой повелевала чья-то незримая рука, люди, подавшись царившей обстановки выпускали своего зверя наружу. Это были уже не люди, а звериная толпа, для которой нет ни марали, ни законов.

Я указываю тебе путь к мудрости,

веду тебя по стязям прямым.

Когда пойдёшь, не будет стеснён ход твой,

и когда побежишь не споткнёшься…[1]

В душе у Коли бушевал огонь. Его раздирали две половины собственного существа. Любовь и семья когда-то казавшиеся ему единым целым разбились в дребезги словно хрустальная ваза на две разные половинки, в которых он сам был лишь щепкой между ними. Он молча стоял у окна всматриваясь в пустынную улицу корив себя за то, чего не сделал, за то, что не окрикнул, не бросился за ней. Оставил одну в незнакомом городе, в чужой стране. Но и уйти он не мог. Любовь к брату, отцу и матери, обрывки счастливых детских воспоминаний. Разве есть что-то дороже семьи, родины, родителей. Они связаны кровью поколений, они никогда не придадут и не бросят. А способна ли она на это. Или как та – другая, забудет про него только лишь его нога переступит порог её дома, а поезд увезёт вдаль на границу защищать её покой. А не уйдёт ли она, как та – другая к его другу беспощадно сжигая за собой мосты, как паучища плетя интриги сжигая дотла когда-то крепкую мужскую дружбу. А мать будет ждать. И не важно: год, два, десятилетие, а может и целую жизнь. Но она будет ждать и будет верна своей любви и лишь её любовь истинная она не проходит и не увядает, словно бутон розы, она живёт в сердце, под котором и созрела эта жизнь. Тяжелый кулак разжался, сумка почти бесшумно легла на деревянный выступ у приоткрытого окна, словно надеясь хотя бы мельком увидеть свою хозяйку.

– Мам – окликнул пожилую мать безмолвно сидящую на кухне бархатный баритон. Коля тихо подошёл к столу за которым она сидела и нежно, на сколько ему позволяло его грузное тело обнял её. – Прости меня, может он и прав и я не должен был приводить её сюда.

– Сядь сынок – В светло голубых глазах, подобных небесному своду в часы безмолвия природы, играла настоящая буря не смотря на внешнее спокойствие и робость в них горел огонь. Коля не шевельнулся он стоял всё так же обняв её двумя руками, словно ребёнок, навалившись на родное плечо. – Ты поступил не правильно сынок. Ты не знаешь теперь ни где она ни как её найти, ты слушал брата но не слушал своего сердца, не знаю, мой мальчик ты так много писал, так много говорил мне о ней, неужели это были просто слова. – На мгновение она умолкла, а морщинистая рука потянулась к его рукам, сомкнутым в объятиях на её шее. – Видно я не так воспитала тебя, ты уже не ребенок и не играешь в игрушки, что бы закинуть своё сердце пылиться под кровать за ненадобностью. А люди не марионетки, с ними так нельзя поступать. Не важно кто мы по крови и какие у нас взгляды, мы должны быть гуманны к ближнему, иначе, чем мы тогда лучше животных?

– Ты права, мама… Спасибо, я обязательно найду её. – Теплые губы скользнули по морщинистому лицу а руки опустились на плечи. Он хотел постоять так еще немного, слишком сильно он скучал по ней, там в дали от родного дома, но она ему не позволила.

– Поторопись, сынок на улицах сейчас не безопасно тем более русской девушке. Кто знает в чьи руки она может попасть.

Эти слова ударили его словно молния в буре грозовых раскатов. В голове стали прокручиваться картины грядущей встречи. Где он найдёт её и с чего начать. Может она сидит на лавочке во дворе и преданно ждёт когда он спустится за ней, либо уже в руках у бандитов и лишь молится о спасении, или ей уже не помочь и она где-то там бездыханно красива, но уже без души.

Ужасные мысли сменяли друг друга заставляя перескакивать ступеньки уже по три, приоткрытая дверь за его спиной распахнулась, в след по лестнице сотрясая воздух его догоняли проклятия брата, пока дверь подъезда не оставила их позади.

– Ты идиот! – Кричал он так громко, что казалась весь дом гудит вместе с ним, стучать в каждую дверь, рикошетом катясь по ступенькам, догоняя беглеца желая ранить как можно глубже и больнее. – Если ты сейчас уйдешь, то можешь уже не возвращаться… никогда… ты меня понял… – Гнев и ярость душили, мешая говорить и все больше впрыскивать яд в кровоточащую рану брата.

Но Коля не слушал, он уже не шёл, а летел, орлиным взором осматривая каждый закуток, где только могла бы укрыться она от чужих взоров и погрузившись в своё горе и размышления мирно ждать его. Но она испарилась словно дымка. Казалось это был дивный сон, который поманив, исчез без следа. Но он знал, что это не сон и не сдавался, он не мог сдаться, он был за неё в ответе.

На улице становилось всё холоднее, ноябрь давал о себе знать. Солнце, кинув прощальный поцелуй скрылось за городским горизонтом и уже не выглядывало из за крыш домов, то появляясь то исчезая. Наступали сумерки стремительно и беспощадно. В свои права вступала великая ночь, но великая не только своим холодом и хаосом, а ледяным ветром перемен и кровопролитий.

Именно в эту ночь молодой журналист Мустафа Найем, ведомый финансовой выгодой и как тогда казалось благими намерениями пустил клич по сетям всемирной паутины вытащив первый камень из фундамента собственной страны созвал друзей, близких и подписчиков на первый майдан. И хотя собравшихся поначалу было не так много, а всё происходящее казалось лишь ребячеством. Заинтересованным удалось сделать из этой ночи настоящее политическое светопреставление, тем более раз народ сам тёк к ним в руки, а толпе,