– У меня на весь Париж всего один кореш, да и тот карликовый сомик.

Вик ускорил шаг, чтобы поравняться с ним.

– Мне никто не помогал, не было у меня никакого блата.

– И тебя приняли с первого захода? Это что, прикол такой?

– Я показал лучший результат по психологии.

– Ах, по психологии… Ну и шел бы в психологи. Зато, кажется, в стрельбе и в рукопашном ты провалился с треском.

– Быстро же разносятся слухи.

– Знаешь, на одной психологии далеко не уедешь. А вот если у тебя предок сидит в Межрегиональном управлении судебной полиции, тогда…

– Я уже сказал, не было никакого блата.

Ван махнул рукой:

– У меня тоже. Тебе не нравится прозвище V8. А меня целых три года называли Мо Вьетнамец.

– Полиция и деликатность действительно вещи разные. Но ты ведь китаец?

– Китаец, кореец, японец… Для них все едино.

Перед тем как они залезли в «пежо», Вик хотел положить руку коллеге на плечо, но тот прожег его таким взглядом, что руку пришлось убрать.

– И последнее… Что ты почувствовал, когда входил сегодня утром в ту комнату?

– А тебе зачем?

– А я хочу знать… каким я буду через несколько лет. Отец мне дома ничего такого не рассказывал. И тот образ сыщика, что он создал у меня в голове, наверное, никогда не существовал.

– Ты что, только сейчас это понял?

– Можно сказать, что так. Так что насчет твоих ощущений?

Устроившись на сиденье, Ван провел пальцем по длинной трещине на ветровом стекле.

– А никаких ощущений. Абсолютно никаких. Вроде бы для меня это ненормально. Вроде бы я парень общительный и всегда готов позубоскалить… А тут…

Он вытащил из кармана пачку сигарет и сказал:

– Я заметил, ты все время таскаешь в кармане коробок спичек. Старая привычка, что-то вроде соски или леденца от рака?

Вик вытащил и открыл старый коробок:

– Тут две спички. Одну я зажег, когда выкурил последнюю сигарету в день свадьбы.

– А другая?

– Другая целая и много что означает. Если мне когда-нибудь захочется закурить, я открою коробок, чиркну спичкой, и тогда ко мне придет осознание серьезности этого поступка.

Ван нажал на колесико зажигалки.

– А твой старик курит?

– Смолит целыми днями.

– Все мы смолим. Это отбивает желание без конца до крови оттирать руки. И если отец ничего тебе не рассказывал, так это для твоего же блага. Чтобы ты поверил, какая у нас замечательная работа.

– Можно я зажгу свет? – спросил Вик.

– Не надо. Оставьте как есть, я не люблю света.

Жюльетта Понселе ютилась в тесной квартирке на юге Парижа. На три четверти закрытые ставни погружали гостиную в холодный полумрак. Мо Ван устроился на неудобном металлическом стуле и, сложив руки на коленях, внимательно разглядывал собеседницу.

– Вы собирались вот-вот переехать в квартиру Аннабель Леруа, я правильно понял?

Жюльетта была накрашена а-ля Мерилин Мэнсон, и лицо ее выглядело болезненно-белым. Когда Ван посмотрел ей в глаза, у него возникло впечатление, что он проваливается в две мрачные пещеры, выдолбленные в меловой скале. Странно, но это создание, с повадками и макияжем го́тов, не пролило ни одной слезы, узнав о смерти подруги.

– У нас все было серьезно. Мы познакомились в январе, и Анна сразу на меня запала.

Ван не смог скрыть удивления, и его выпуклый лоб перерезали три недобрые морщины. Жюльетта это заметила:

– Вас поражает, что девушка с ее внешностью обратила внимание на такую жирную корову, как я?

– Это уж кому что нравится…

Жюльетта наморщила нос:

– Это от вас так воняет?

– Из китайского ресторана, – парировал Ван.

Стоя позади него в полумраке, Вик едва заметно улыбнулся. Краем глаза он изучал обстановку в гостиной. Преобладали кожа, металл и винил. Имелись CD-диски «Gradle of Filth», «Paradise Lost», «Opeth»[10], много «дет-метала»[11]. Но не было в этом логове никаких признаков того, что его хозяйка снималась в садомазохистских порно.

– А вы? Вы тоже на нее запали? – поинтересовался Ван.

Стоило ей отвести глаза, как сыщик буквально впивался в нее взглядом, стараясь уловить каждую деталь: неподвижно стиснутые руки в кожаных перчатках, движения плеч, напряженную шею, трепетание век.

– Поначалу Анна была не в моем вкусе.

– А какой он, ваш вкус?

Жюльетта наклонилась и провела рукой в перчатке по его лицу, словно давая понять, что с ее вкусом и так все ясно, и кресло при этом движении скрипнуло под ее необъятной тушей.

– А как по-вашему?

Ван обернулся к Вику и приглашающе постучал пальцами по соседнему стулу. Тот уселся и вытянул ноги.

– Тогда зачем вам была Аннабель, если она не в вашем вкусе? – продолжал Ван.

Жюльетта ответила не сразу.

– У нее водились деньги. И эти деньги позволили бы мне вылезти из дерьма, в котором я живу.

У Вана нарастало чувство, что он разговаривает с холодным куском мяса. Холодным и алчным. Под густым слоем макияжа лицо ее было довольно-таки безобразно.

– Разве ваше занятие не приносит дохода?

– А какое такое мое занятие?

Для допроса Ван, по его словам, выбрал форму «no limit», иными словами, «никаких границ». При таком допросе можно было, как в покере, идти ва-банк.

– Я тут немного пошарил по Интернету… Так вот, вы связываете мужиков, мочитесь на них, а потом бьете ногой по яйцам. Я правильно излагаю?

Видимо, слова Вана сработали, потому что Жюльетта адресовала тонкую улыбку уже не ему, а Вику.

Молодого лейтенанта эта улыбка просто пронзила. Он сглотнул слюну и, силясь говорить решительным голосом, повторил вопрос коллеги:

– То, чем вы занимаетесь, не приносит дохода?

– Это к делу не относится.

– Как это «не относится»? – снова вступил Ван.

– Анну убили, а вы меня спрашиваете о вещах, которые не имеют к этому никакого отношения. Пользуетесь случаем, чтобы удовлетворить свое нездоровое любопытство?