Шли годы, и Фэйленд решила, что, вероятно, ей нужен любовник, у которого окажется больше терпения и умения, меньше волос на теле и больше на голове, чем у ее мужа. Она нашла одного мужчину, затем другого. После был Луи де Румуа, оказавшийся лучшим из многих. И это удовлетворило ее. В некотором роде. Но она поняла, что искала совсем не этого.

Трепет, который она испытала в нынешней отвратительной ситуации, когда ее муж размахивал мечом перед Луи, показался ей весьма близким к тому ощущению, которого она искала. Это заставило ее мысленно вернуться к тому эпизоду, когда во время одной из поездок по стране на них с Колманом напали разбойники. Дело было обычное. Для настоящих воинов, какими она их себе представляла, едва ли достойное упоминания. Но для нее, не искушенной в подобных вещах, та засада была подобна столкновению великих армий.

Они провели ночь в постоялом дворе на перекрестке, в таком месте, где радуешься полумраку и дыму, поскольку они скрывают то, что творится здесь в темных углах. Выехали с первыми лучами солнца, верхом. Колман всегда путешествовал с охраной численностью не менее десяти человек, но в то утро пятерых из них задержало какое-то другое дело. Фэйленд не помнила, какое именно. Наверное, их послали собирать дань с должников. В итоге в их маленьком отряде осталось всего лишь восемь всадников, и один из восьмерых явно был женщиной. Скорее всего, это и позволило грабителям набраться храбрости и решимости напасть на них.

Разбойники появились из рощицы, раскинувшейся неподалеку от дороги. Они выбежали с дубинками и топорами в руках, один даже держал меч, и было их, как показалось Фэйленд, человек десять, хотя тогда она была слишком напугана, чтобы их считать. Охранники выхватили мечи, и Колман вытащил свой. Фэйленд остановила своего коня, и сразу после этого грабители бросились на них.

Капитан охраны Колмана пришпорил коня и ринулся на разбойников, размахивая мечом; его стащили с седла. Он с криком рухнул на землю, меч выпал из его руки, когда дубинки грабителей добили его. Фэйленд услышала тошнотворный звук ломающихся костей, и капитан затих, а его подчиненные рванулись вперед, тесня грабителей. Еще одного охранника стащили с седла, и разбойник с мечом убил его, как только тот коснулся земли.

Это было безумие. Мужчины кричали, кони метались, сталь била в дерево, плоть и железо: люди, лошади, оружие смешались в хаосе. Колман рванулся в бой с мечом наизготовку. Фэйленд была счастлива это видеть, поскольку до сих пор только слышала истории о его храбрости и умении управляться с оружием, да и то лишь от самого Колмана. Теперь же он ревел, как и положено доблестному воину, рубил клинком и дергал за поводья, поворачивая коня то вправо, то влево. Фэйленд наблюдала за тем, как его меч опустился на голову одного из разбойников, как хлестнула из-под него длинная струя крови, как расширились глаза нападавшего и как он умер, прежде чем упал.

Бой был недолгим. Вспоминая его впоследствии, Фэйленд предполагала, что он длился минут пять, а то и меньше. Отставшие охранники Колмана мчались во весь опор, чтобы догнать их, а когда услышали крики, послали коней в галоп. Завидев их, те разбойники, которые еще могли бежать, бросились наутек. Тех, кто бежать не мог или не обладал здравым смыслом, убили на месте. Мелкие серебряные монеты и прочее, достойное внимания, что обнаружилось на их телах, поделили между людьми Колмана.

Погибли два охранника. Их тела завернули в покрывала и навьючили на лошадей, чтобы по пути устроить им должное христианское погребение за ближайшей деревенской церковью. Тела бандитов оставили воронам, которые украдкой уже поклевывали еще теплую плоть, когда Колман, Фэйленд и охрана двинулись прочь.

Это была отнюдь не великая битва, лишь короткая стычка банды разбойников с вооруженной охраной, защищавшей богатого нанимателя. Подобные столкновения в Ирландии происходили пять раз на дню. Но в тот год, когда это случилось, Фэйленд постоянно мысленно возвращалась к ней. Вообще-то она должна была испытывать ужас и отвращение, но не испытывала. Она знала, что ей следует рассказать своему исповеднику об извращенном удовольствии, которое она получала, вспоминая происшедшее, но когда приходило время исповеди, она всякий раз об этом забывала.

Колман сделал шаг в ее сторону.

— Вставай, — сказал он. Фэйленд натянула мех повыше и мрачно уставилась на него. — Я сказал, вставай, — повторил Колман с очевидной угрозой в голосе.

Сопротивляться не имело смысла. Фэйленд это знала. В ней было сто пятьдесят семь сантиметров роста, и весила она не больше сорока пяти килограммов. Колман, пусть старый и толстый, слабым точно не являлся.

Она отбросила мех в сторону, поднялась и выпрямилась лицом к нему, даже не пытаясь прикрыть свою наготу. Фэйленд была не в состоянии остановить его, что бы он ни решил с ней сделать. Она могла лишь продемонстрировать ему свое презрение и непокорность, не выказывая страха. Так она и стояла, выдерживая его взгляд, и не шелохнулась, даже когда его кулак взлетел по широкой дуге и врезался ей в висок.

Фэйленд рухнула на бок, распластавшись на усыпанном тростником полу, в нескольких дюймах от огня, пылавшего в камине. Но это она поняла, только когда сознание вернулось к ней сорок минут спустя.

Всадники находились еще в полумиле от форта — темные движущиеся фигуры на фоне тусклой зелени весенней травы. Человек двенадцать, не более. С такого расстояния и сквозь проливной дождь сложно было различить, что это всадники, но Торгриму помогала привычка.

— Они не меняли направление? — спросил Торгрим у Сутара сына Торвальда, командовавшего стражей на вершине стены.

— Нет, господин, — ответил Сутар. — Ни разу с тех пор, как мы их увидели. Они едут прямо к форту и не сбиваются с курса.

Торгрим одобрительно хмыкнул. Это наверняка ирландцы. Северяне, если и путешествовали верхом, то не такими малыми группами. К тому же Торгрим был совершенно уверен, что знает, кто едет к ним, однако держал свое мнение при себе — на случай, если вдруг ошибется. Ошибки, пусть даже в мелочах, могли дорого ему обойтись.

Он обернулся к Сутару:

— Я не собираюсь стоять под этим проклятым дождем. Извести меня, когда они доберутся до ворот. Если решат напасть, надеюсь, ты сможешь их удержать.

Сутар улыбнулся:

— Я позову на помощь, господин, если возникнет опасность, что нас задавят числом.

Торгрим слез со стены и зашагал по дощатому настилу в свой дом. Руки еще гудели после битвы, на теле осталось множество синяков, а также рана в боку, которую еще никто не обработал. Похоже, все сочли эту стычку лишь следствием внезапной вспышки гнева, к которым были так склонны скучающие, хмельные и вечно недовольные мужчины, привыкшие всю жизнь сражаться. Но Торгрим никак не мог выбросить из головы Кьяртена, то, как он ринулся в прямую атаку, вскинув меч и топор, его тускло блестевшую под дождем кольчугу и окружающих его приспешников.