— Жак! — в один голос воскликнули Жорж и Фоконьяк. — Тебя зовут Жаком?

— Да, мои добрые господа, — продолжал гнусавить тот. — Вы меня, возможно, знаете? Я не всегда был нищим. Посмотрите на меня хорошенько. Мои советы могут вам пригодиться.

Когда кавалькада приблизилась, нищий опять заплакал:

— Теперь дороги хорошие, такие господа, как вы, могут ездить, не боясь ничего, когда несчастные молят Бога сохранить мир таким милосердным душам, как ваша.

По настойчивости, с какой нищий говорил о безопасности дорог, и по некоторым двусмысленным фразам оба главаря узнали в нем переодетого «крота», пришедшего сообщить им, что жандармы сбились со следа.

— Хорошо! — сказал Жорж. — Мне не нужны твои советы. Убирайся к черту, попрошайка. Ты получил милостыню и не надоедай нам больше.

Кавалькада догнала Жоржа и Фоконьяка и присутствовала при этой сцене. Придворные были свидетелями их щедрости — нищий держал монету в руке.

— Черт побери! — воскликнул один из подъехавших. — Какая щедрость! Вы балуете этих негодяев, маркиз! — обратился он к Фоконьяку.

— Что делать, полковник, — скромно ответил уроженец Лангедока. — Благотворительность — моя слабая сторона, я не могу без слез видеть страдания этих несчастных. Я даже сам собираю пожертвования для бедных и в доказательство этого прошу вас поучаствовать в нашем добром деле. Пусть этот нищий навсегда запомнит свою счастливую встречу с нами.

Не дожидаясь ответа, де Фоконьяк сказал нищему:

— Подойди сюда, приятель. Подойди сюда, не бойся. Эти господа желают тебе добра, протяни твою суму… У тебя ее нет? Протяни шляпу — словом, протяни что хочешь. Эти господа посочувствуют, когда узнают, что ты сражался при Фонтеноа.

«Приятно разыграть этих франтиков!» — подумал он.

Жорж на лету подхватил мяч, брошенный товарищем.

— Господа, — сказал он, — моя щедрость объясняется участием к этому человеку. Он был ранен, сражаясь при Фонтеноа за монархию. Правда, тогда царствовал Бурбон, но что с того? Служа королю Людовику XV, этот человек служил Франции так же, как, служа империи, ей нынче служите вы.

Обернувшись к нищему, он спросил:

— Ты при Фонтеноа потерял левую руку?

— Да, добрые господа, при Фонтеноа, — ответил калека, протягивая шляпу.

А сам между тем думал: «Да хоть бы и при Фонтеноа, а все-таки тяжело, когда левая рука так крепко привязана, что совсем закоченела… Как же находчив наш вожак!»

Всем известно, какими глазами дворянство, обретшее свои титулы благодаря шпаге Наполеона, смотрело на прежних родовых дворян, собравшихся вокруг престола. Поэтому, не желая отставать от благородных фамилий Каза-Веккиа и де Фоконьяка, полковники и генералы империи поспешили присоединить свои приношения к милостыни Жоржа и Фоконьяка. Затем они продолжили свой путь.

Они были уже далеко, а нищий все бормотал:

— Будьте благословенны, добрые господа. Господь вам воздаст… мои добрые господа… Господь…

Видя, что на дороге никого нет, он прибавил:

— Дураки… наш предводитель всех вас перережет!

Потом, словно по волшебству, вернув себе руку, негодяй захохотал, убегая вглубь деревьев. Он получил более десяти наполеондоров.

Как только всадники скрылись из виду, между девушками произошла сцена, на первый взгляд, пустяковая, но положившая начало непримиримой вражде.

Мари посмотрела на цветок Жанны, потом на свой и ощутила сильную досаду. Она выбросила свой цветок в окно с презрительной гримасой на лице.

— Что с тобой? — удивленно спросила Жанна, но в глубине души она обо всем догадалась.

Мари не ответила. Жанна тихо подошла к ней.

— Что с тобой? — повторила она.

Мари бросила на нее грозный взгляд.

— Ты лицемерка! — вскрикнула она.

— Что я сделала? — удивилась Жанна.

— Ты отняла его у меня.

— Кого?

— Его. Не притворяйся, будто не знаешь.

— Ты говоришь об этом молодом человеке?

— О ком же еще мне говорить?

— Я не отнимала его у тебя, он сам обратил на меня внимание… случайно…

— Ты лжешь! Он долго на нас смотрел. Я тебя ненавижу!

Жанна заплакала. Мари вдруг подошла к ней и поцеловала.

— Я была не права, — сказала она. — Но я взбесилась. Проезжают два всадника. Один такой красавец, что можно сойти с ума, глядя на него. Он объясняется тебе в любви, даря розу и бросая на тебя страстный взгляд. Другой безобразен и дарит цветок мне. Разве это не ужасно?

— Откуда тебе знать, любит ли он меня?

— О! — сказала Мари. — Я не ошиблась. Тсс! Вытри глаза! Я слышу шаги дяди.

И действительно, в дверь постучал их дядя. Гильбоа был маленький, кругленький человечек — этакий шарик. Какие-либо углы и шероховатости в нем отсутствовали. Голова у него была большая, ноги короткие, но толстые. Лицо походило на полную луну. Гильбоа славился своей сговорчивостью, спокойствием и сладкими речами. Его добродушие вошло в пословицу. Он обладал пронзительным, но вместе с тем ласковым голосом, огромным, но всегда улыбающимся ртом и казался олицетворением чистосердечия, щедрости, бескорыстия, о нем говорили: «Это самый услужливый человек на свете».

Гильбоа успел составить себе большое состояние, наделать множество гнусностей, сохранив при этом всеобщее уважение и даже приобретя хорошую репутацию. О нем ходили самые разные слухи, но о ком не говорят? Большинство считало их клеветой. Однако вот что сделал этот Гильбоа: у него был зять — очень богатый, благородный, честный и добрый человек. Он оказался между двух огней: сделаться республиканцем и остаться во Франции или остаться дворянином, но эмигрировать. Он выбрал революцию, и вскоре шурин показал себя во всей красе. Несмотря на то, что граф де Леллиоль, женившись на сестре Гильбоа, обеспечил своему шурину безбедную жизнь, тот, не колеблясь, донес на него в революционный трибунал, написав анонимное письмо, в котором утверждалось, что граф — шпион Бурбонов. В бумагах графа нашли компрометировавшие его письма. Де Леллиоль клялся, что никогда не получал этих писем и понятия не имеет, как они к нему попали. Тем не менее его гильотинировали. Слуга графа уверял, что эти письма сочинил Гильбоа, но позже признался в лжесвидетельстве. Правда, этот слуга в один прекрасный день разбогател и купил себе ферму, так что отказ от показаний принес ему неплохой барыш.

Состояние графа было огромным. Гильбоа назначили опекуном своей племянницы Жанны де Леллиоль. Мать ее, посаженная в тюрьму революционным трибуналом, умерла от горя и тоски. Гильбоа пришлось управлять земельным состоянием в пять миллионов. Он так хорошо все наладил, что, не касаясь наследства своей племянницы, составил себе большой капитал. Сделавшись поставщиком армии, он приобрел триста тысяч ливров во время республики, где его как патриота очень ценили в Комитете общественного спасения. Когда республика сменилась Директорией, он сделался восторженным бонапартистом. Потом пришла империя, не было более горячего приверженца императора, чем он. Гильбоа получал заказ за заказом, он стал таким же богатым, как и его племянница, и купил титул барона. Он страдал необузданным честолюбием, но тщательно скрывал свои планы. Гильбоа хотелось гораздо большего, чем быть просто капиталистом или недавно пожалованным бароном. Он говорил себе, что если к своему состоянию он смог бы прибавить деньги своей племянницы, то стал бы одним из крупнейших землевладельцев Франции, при этом обладая огромными капиталами. Он думал, что может получить от императора право носить титул графа, если женится на своей племяннице и будет владеть ее землями, станет дипломатом и сделает карьеру рядом с Талейраном. Вот каков был этот человек, вынашивавший тайные и тщательно обдуманные планы. Он не мелочился, когда речь шла о его репутации или о каком-то выгодном деле. Поэтому он взял к себе другую свою племянницу, сироту и бесприданницу Мари. Более того, он объявил, что даст за ней пятьдесят тысяч франков и богатое приданое. Потому многие пожимали плечами, когда при них говорили об истории с письмами.