Сегодня о моем таланте узнает вся Америка! Несмотря на желание двигаться быстрее, я не собирался выкладываться, как обычно. Когда полностью стала видна внутренняя гавань порта, я остановился и выровнял дыхание. Пора было возвращаться в отель. Я знал, что старт третьей волны, назначенный на 10:40 по местному времени, станет в моей спортивной карьере трамплином к мировой известности, поэтому опоздание было невозможным.

С самого утра апрельская погода в городе, где проходил этот знаменитый забег, не предвещала ничего хорошего для участников марафона.

Впрочем, я был осведомлен о возможных ее капризах и долго готовился к тому, что бежать, возможно, придется либо при сильном ветре, либо в дождь. Я знал, что местная трасса считается одной из самых технически сложных в мире, но не испытывал даже доли сомнения в том, что обойду неофициальное мировое достижение Джеффри Мутаи на этой дистанции.

Ни капли не смущало меня и то, что стартовать придется лишь в третьем потоке, после элитных бегунов и знаменитостей. Я был твердо уверен, что годы каторжного труда не могли пройти даром. Много лет я упорно тренировался, развивал выносливость, совершенствовал свои физические качества. Все это привело меня сюда, к забегу к мировой славе.

Весь последний год, с середины февраля и до конца декабря, я отдал всего себя и все свое свободное время тренировочному процессу. Тренер хвалил меня сдержанно, но я не мог не замечать в его глазах восхищения. За последнее время я ни разу не навестил родителей, ограничиваясь редкими разговорами по телефону ни о чем — у меня не было времени.

Я ехал на такси к месту старта и безумно хотел, чтобы мать и отец стали свидетелями моего триумфа. Я надеялся, что они будут смотреть трансляцию по телевизору и увидят меня в качестве победителя престижнейшего марафона в мире. Больше всего мне хотелось, чтобы это увидел отец.

Я расплатился с таксистом и пошел к месту старта. Минут пятнадцать мне пришлось продираться сквозь толпу и красно-зеленые кучи бумажных стаканчиков с рекламой всяких напитков. Обойдя бесконечную вереницу пластмассовых туалетных кабинок, я вышел на просторную лужайку, где организаторы мероприятия построили импровизированную марафонскую деревню — с охраной, ларьками, раздевалками, ячейками для хранения вещей и прочими атрибутами, необходимыми для двадцати тысяч участников грандиозного спортивного действа. Впрочем, оно было уже в разгаре, к старту готовилась уже вторая волна бегунов. Из невероятно густого и тяжелого шума толпы изредка удавалось уловить вопль какого-нибудь болельщика, увидевшего своего кумира, или звонкий хохот девушек-студенток, работающих здесь волонтерами. Я переоделся и вышел размяться на лужайку.

Я отвернулся от стартовой зоны и стал пристально смотреть на верхушки редких сосен, пытаясь сосредоточиться на предстоящем испытании. За моими плечами было много турниров и блестящих побед, но я никогда не волновался так, как сегодня.

На секунду мне подумалось, что здесь сегодня должен быть не я, а Эдди Вольф.

— Ну уж нет, — прошептал я, — к черту Эдди. Я заслужил быть здесь!

В этот самый момент голос диктора объявил о пятнадцатиминутной готовности к старту третьей волны бегунов. Резко повернувшись, я пошел к стартовой зоне.

Прошло еще какое-то время, и вот началось! Я побежал…

Я забыл обо всем. Моя скорость была невообразима. Я был словно ветер, словно Мухаммед Али в бое с Листоном — легкий, как перышко. Я был лучшим в этом забеге, в этом не было сомнений. Я уже не думал о преградах, которые я преодолел, чтобы оказаться здесь, я забыл об Эдди и о том, как с ним поступил. Все это казалось таким несущественным по сравнению с тем фактом, что я явно превосходил всех своих соперников, опережая их с большой легкостью. Они были, словно вяло ползущие гусеницы, а я был поездом, проносящимся мимо них. Я не родился этим поездом, я стал им! Я победитель! Я……внезапно сзади послышался невообразимый грохот, и я ощутил сильный удар в спину, который свалил меня с ног. Я ударился головой об асфальт, и медленно теряя сознание, еще несколько секунд слышал вопли и крики обезумевших от ужаса людей…

Это был Бостонский марафон, который состоялся 15 апреля 2013 года. К сожалению, марафон этот запомнился всему миру не моим блистательным забегом, а взрывами, в результате которых пострадали сотни людей.

Среди них был и я.

Я не мог сдержать слезы, когда сидел в кабинете главного врача медицинского центра и пытался читать свою «историю болезни». Профессор говорил что-то про «ранение ног», «спиральный перелом голени с осколками», «все будет хорошо», «со временем опора при ходьбе не понадобится» и что-то еще, но я почти ничего не слышал. Мне было стыдно и больно, обидно и страшно. Придя в себя через полчаса после взрыва на финишной линии марафона, я уже догадывался о серьезности травмы, но не хотел делать выводов. Болеутоляющие уколы приносили минимальное облегчение телу, но еще меня терзали душевные муки.

На следующий день и спустя сутки несколько раз звонил отец, я ответил лишь на первый его звонок, сказав, что я жив и здоров, но продолжать не стал и, сославшись на дела, попрощался. Я представлял, как волнуются родители, узнав о теракте, но мне нечего было им сказать, я отключил телефон и попросил медсестру отнести его в камеру хранения. В тот момент меня ничего не волновало — ни погибшие в результате теракта люди, ни родители, ни мое будущее, ни мое прошлое. Я просто существовал.

Такое мое состояние продлилось недолго, ибо я все-таки был сыном своего отца и не мог позволять себе долгое время находиться в таком ничтожном состоянии. Меня начала грызть совесть за мое свинское поведение — за то, что я отключил телефон, зная, что родители наверняка звонят, чтобы узнать, где я и как я. И я так давно их не видел.

Через пару дней я пришел в себя, встал и почему-то первым делом решил включить телевизор, его включение словно было символом того, что я вновь в этом мире. Канал CNN показывал спасателей, которые суетились вокруг лежащих на земле людей, выли сирены, клубился черный дым. Травма головы туманила сознание, мне подумалось, что телевизионщики прокручивают репортажи с Бостонского марафона. Неожиданно на экране появилось лицо мэра моего родного городка, Томми Муска. Я напрягся и подтянулся на руках, сев поудобнее. Говорили о нем, о моем родном городе, там, где сейчас мои родители, о городе Уэсте:

— В результате взрыва на химзаводе в городе Уэст могли погибнуть несколько десятков человек. На сегодня подтверждена гибель одного профессионального пожарного, пятерых волонтеров, четырех медиков.

Когда голова мэра исчезла из кадра, на экране я увидел фотографию своего отца. Она была заключена в траурную рамку.

Разогнавшийся до семидесяти миль в час по 77-му шоссе пассажирский автобус резко притормозил и остановился на углу Ок-стрит. Я медленно вышел, держась за поручни; повернулся, взял сумку и трость, оперся на нее и сделал шаг назад, давая дверям автобуса захлопнуться. Обернулся и увидел на пыльной обочине мать. Она подбежала ко мне и, ухватив одной рукой за рукав куртки, другой начала ощупывать и гладить мое лицо. Я обнял ее, и она разрыдалась, уткнувшись мне в грудь. Теперь я остался единственной ее опорой. Отца больше нет.