сбавить привычную ауру неукротимой суки и выпустить на волю вечно отвергнутую, но оттого не менее кошку. Пусть та и черная…

Темными ночами, чаще всего абсолютно одинокими, Франц любил тренироваться в зале, подолгу таская железо, с поблескивающими в ушах наушниками. Бессовестно полуголый, примагничивающий к себе намертво взгляд своей влажной, расписанной татуировками кожей. И кажущийся горячим воплощением адского, мать его, пекла на нашей бренной земле. Потому что тепло, которое он как нескончаемый источник излучает, долетает и проникает в меня… несмотря на расстояние между нами. Оно осязаемо. Как и его пряный запах.

И если к Филу меня никогда именно в сексуальном плане не тянуло. Несмотря на то, что тело его привлекательно и там явно есть на что посмотреть. От него, моего персонального бездонного неба, крайне банально и совершенно эгоистично хотелось знакомого, приятного, такого доступного именно для меня… тепла.

То внешность Франца и его аура обжигала, что-то глубоко внутри растапливая до вязко-жидкого состояния. Запуская цепную реакцию в организме.

Фила хотелось обтекать прохладной водой, сливаться и медитативно уплывать куда-то глубоко. Куда глубже, чем привычно в обычном состоянии. Подгоняемыми в спину синтетическим, искусственным счастьем — проникать друг в друга, становясь чем-то иным.

Под Франца же вспыхивало нестерпимое желание прогнуться и об него же оплавиться, стекая багрово-коричневыми каплями меди на пол. Под ним захотелось стонать от его силы, во всех смыслах этого слова. Под него. Именно, черт возьми, под него захотелось лечь. Вот так примитивно и по-животному. Толком ничего не зная ни о его натуре, ни о характере, лишь наблюдая украдкой и делая, вероятно, абсолютно ошибочные выводы. Захотелось прижаться, выгнув спину, потереться течной сукой. Его вдруг слишком сильно захотелось. Но страх отказа щекотал на задворках, посылая мелкую дрожь в кончики пальцев.

— Тебе недостаточно проблем с позвоночником? — Мысли порой оказывают медвежью услугу, упав в этот водоворот, пусть и думала как раз о том, кто теперь стоит позади, умудрилась отвлечься настолько, что не услышала приближения. Пусть и последние полчаса активно сигнализировала ему всем своим видом о готовности… к чему бы там ни было. Мужчины это чувствуют.

Почувствовал и он.

— Что ты можешь о них знать, Франц? — Взбудораженная мыслеобразами его в подозрительно приятной близости, интимной и сладкой. Подгоняемая голодом до тепла и ласки, вместо опостылевшего холода. Тихим рокотом произношу настолько сильно неподходящее ему имя.

Он должен был быть кем-то вроде Джеймса, с зачесанными волосами в гладкий хвост на затылке, в костюме тройке, с начищенными туфлями, в блестящих носах которых можно увидеть свое отражение, как в зеркале. А усы лоснились бы от дорогих уходовых масел, вместе с кучерявой ровной бородкой. Такой себе мафиози, угрожающий темным взглядом из-под раскидистых бровей.

Но.

Он полуголый, в темных спортивных штанах. Босой почему-то. С растрепанным хвостом и падающими на лицо завитками кажущихся черными в приглушенном освещении волос. Я рассмотрела ровно каждый миллиметр его фигуры, пока он таскал штанги. Следя за игрой мышц под поблескивающей от пота кожей лопаток. За прозрачными каплями, стекающими вдоль позвонков к поясу низко сидящих штанов. И их хотелось слизать, чтобы на губах был вкус соли. Вкус мужчины. В него хотелось влипнуть лицом, дышать, хрипеть, ловить каждую появившуюся мурашку кончиком языка. Водить прохладными подушечками, рисовать круги, линии и зигзаги острыми ногтями и кайфовать от своих отметок-царапин на мягкой, гладкой коже. Покориться. Отдаться. И впитывать это удовольствие взаимное от обладания… его обладания… мной.

И не пугает тот факт, что никому ненужная влюбленность, самовольно и нагло прогрессирует, переходя от восхищения его цепким и блестящим умом, наслаиваясь на физическое нестерпимое, какое-то греховное притяжение. Все усугубляется. Пугающе. Сильно и стремительно. Слишком быстро. Просто слишком. И, быть может, всему виной оставивший меня без внимания Фил. Или же концентрация тестостерона вокруг, нарастающая с каждым днем…

Но истина такова: все становится хуже, глубже, серьезнее и губительнее в моем случае. А бороться с собой — нет сил. На борьбу, именно на нее, их совсем не осталось.

— Если бы ты была внимательна, то знала бы, что я — профессиональный мануальщик. И ровно настолько же хороший остеопат. Потому прекрасно вижу, что твоя спина, и не только она, требуют внимания. Но если ты хочешь в очередной раз свести все к спору, то я — пойду отсюда нахрен. Сию же секунду. — Хрипотца сочная, гортанная, чуть скрипучая, вкупе с резкими словами и выставленными им акцентами словно поглаживание вдоль спины. Порочная, грубая ласка. Шершавая и по шее бегут мурашки, а веки опускаются сами собой на пару секунд, потому что я чувствую, как он дергается совсем рядом. Когда выпрямляюсь рядом с планкой, на которой висела, вытягивая свое многострадальное тело. Чувствую нестерпимый, буквально полыхающий, словно раскаленная печь — жар от стоящего рядом Франца. Чувствую почему-то его. Каждой своей клеточкой чувствую. И отпускать не хочется. Спорить, разговаривать, прерывать этот момент, что логично, тоже.

— Тогда помоги, — очень простые слова. Много затоптанной гордости. Полная капитуляция перед своими желаниями, потому разыгранная слабость сейчас почти искренняя. Почти без примесей искусственной игры. Он нужен мне. Незамедлительно и весь, целиком и полностью. Чтобы утонуть в обманчивом ощущении необходимости на один короткий миг. Чтобы нужда была осязаемой. Живой и пульсирующей вокруг наших тел и внутри них — тоже. Черпнуть энергии, наполниться им, забыться не в синтетической обманчивой неге, а в реальном удовольствии. Которое не первостепенно как таковое. Ведь мне нужен секс отнюдь не ради самого секса. Мне просто нужен теснейший из возможных, доступных контактов. Жизненно важно нужен.

Но вместо того, чтобы, как мне казалось, абсолютно по-дикарски нагнуть и взять, то, что лежит предложенное на ладони, он прижимает плавным движением к своей влажной груди мою покрывшуюся мурашками спину. Едва слышно выдыхает горячим, плавящим комком дыхания куда-то в изгиб шеи концентрат самого себя, который проникает в мои поры и напитывает — согревает. Дышит вот так спокойно, властно, горячо и чувственно. Щекоча мягкими волосами… А меня накрывает и на чистом инстинкте — задница врезается в его крепнущий стояк. Вминается в него как влитая, словно для того и была рождена, чтобы идеально подойти ему в этой позе и выдох приходится сгрызть с вмиг пересохших губ. Самой. Потому что Франц не целует, не лижет мне кожу, не действует потребительски, не прогибает, не унижает, бросая власть надо мной в этом моменте прямо мне же в лицо. Не пытается мстить за былое. Не насмехается и не издевается. Он мягкой, обезоруживающей лаской скользит по каждому