телефон обратно. Он ухмыляется, озорно сверкая глазами, что совершенно не вяжется с тем, каким я его знаю.

— Я дам тебе свой номер, — спокойно говорит он. — На случай, если потом ты вспомнишь о чем-нибудь, что могла забыть сказать мне об уходе за татуировкой.

— У тебя их и так полно, думаю ты в курсе — говорю я ему, пытаясь снова взять свой телефон. Меня раздражает не только то, что он заставляет меня по-детски хвататься за свой собственный телефон, но и то, что он его взял.

— Тогда дай мне свой номер, чтобы я мог позвонить тебе, если у меня возникнут вопросы. — Ухмылка все еще играет на его губах, когда он делает шаг назад.

— Я не твой художник, — повторяю я в отчаянии. — Если ты не сможешь связаться с Рико и спросить его, то можешь позвонить в салон. Мой личный номер тебе не нужен.

— Ну, теперь у тебя есть мой. — Он улыбается, протягивая мне телефон обратно. — На всякий случай.

Я резко выдыхаю, запихивая телефон в карман и доставая сумку.

— Он мне не понадобится, — говорю я ему категорично. — Если у тебя есть вопросы, напиши Рико. — Я делаю паузу, протягивая руку. — Приятно было познакомиться.

Я уже говорила это. Мои щеки слегка вспыхивают, но, если он и помнит об этом или замечает, Данте ничего не говорит. Он просто берет мою руку, пожимает ее, и я стараюсь не обращать внимания на покалывание, которое пробегает по моей руке от прикосновения его ладони к моей.

— Вот. — Он кладет что-то в мою ладонь другой рукой, так как все еще держит мою, и я чувствую гладкую текстуру сложенных купюр. — Чаевые, раз уж Рико тебе не платит.

Мне кажется, что я должна сказать, что ты не обязан, но на самом деле мне это нужно.

— Спасибо, — говорю я. — Всегда приятно, когда клиент дает своему художнику чаевые.

— Мне казалось, ты сказала, что я не твой клиент? — Ухмылка слишком хорошо смотрится на его губах. Я отвожу взгляд от его губ и поднимаюсь к глазам, нахмурившись.

— Ну, я была твоим художником на этот вечер. Оставим это на потом.

— Конечно. — Данте все еще улыбается, но мне кажется, я слышу нотки сожаления в его тоне. Я не смею долго задерживаться на этой мысли.

Я все еще чувствую прикосновение его пальцев к своей руке, когда подхожу к машине. Мое сердце колотится так, как я не чувствовала уже очень давно, возможно, никогда. Я не могу вспомнить ни одного мужчину, который бы так на меня влиял. И еще кое-что — всплеск адреналина от хорошо выполненной работы. Я никогда раньше не делала татуировки частным клиентам. Это был вызов, и осознание того, что я справилась с ним, стало той победой, которая была мне нужна уже давно. Что-то, что напомнило бы мне о том, что все может пойти на поправку, даже если сейчас так много трудностей.

И все же, убирая телефон в карман, а сумку в багажник, я мысленно отмечаю, что удалю номер Данте из своего телефона, как только вернусь домой. Ничего хорошего из этого не выйдет. Не думаю, что я представляю себе притяжение с обеих сторон, хотя его было очень заметно, и последнее, что мне нужно, это написать ему в момент пьяной слабости. Мало того, что это будет плохо выглядеть с профессиональной точки зрения, так еще и Данте Кампано — последнее, что мне нужно в жизни.

Этот вечер должен быть как первым, так и последним, когда я с ним сталкиваюсь. Я снова напоминаю себе об этом, когда бросаю телефон на пассажирское сиденье и завожу Chevelle. Искушение мне ни к чему.

Я не могу отделаться от чувства сожаления, что не вернусь, чтобы продолжить работу над татуировкой. Дизайн, над которым Данте работал вместе с Рико, был прекрасен, река Стикс с мраморными колоннами по бокам, черепа, поднимающиеся из бурлящей воды и испаряющиеся в цветах… включая те, что добавила я. Я не сомневаюсь, что благодаря мастерству Рико все будет выглядеть органично, но я никогда раньше не начинала татуировку, которую должен был закончить кто-то другой.

Не могу сказать, что мне нравится эта идея.

Или тебе просто нужен повод, чтобы вернуться и увидеть его снова? Какой-то голос в затылке не дает мне покоя, и я хмурюсь, сосредоточившись на дороге, пока еду обратно в свою квартиру. Может быть, я просто обделена, прошло уже много времени с тех пор, как у меня кто-то был в постели, но я не могу избавиться от картины Данте, сидящего на барном стуле и расстегивающего пуговицы рубашки, обнажая свою мускулистую грудь по дюйму за раз. При этом воспоминании у меня в животе поднимается жар, а по телу разливается слабая боль. Это заставляет меня чувствовать себя беспокойно, и я немного ускоряюсь, дороги теперь чище, чем в начале вечера.

Тем не менее, когда я возвращаюсь домой, уже поздно, чем хотелось бы. Я ставлю машину на стоянку, убедившись, что забрала из нее все необходимое, ограбления не редкость, и у меня уже не раз разбивали стекла. Однажды кто-то даже пытался завести ее, но не думаю, что он умел водить машину, потому что в конце концов сдался и оставил машину в покое, хотя она и нуждалась в ремонте настолько, что несколько месяцев я ездила на работу на автобусе.

В холле моего дома сильно пахнет приготовленной пищей, и у меня урчит в животе. Я общаюсь с несколькими соседями, миссис Монтгомери с квартиры напротив и старым мистером Прайсом с того же этажа, но не знаю никого, кто живет на нижнем этаже. Я испытываю легкое сожаление, если бы миссис Монтгомери готовила, я могла бы постучать в дверь и взять тарелку, если бы она не оставила ее для меня на коврике. По крайней мере, я благодарна за то, что у меня хорошие соседи. Благодаря этому последние шесть месяцев прошли легче, чем могли бы быть в противном случае.

Я вставляю ключ в замок, все еще пытаясь изгнать Данте из своих мыслей. Бросив телефон и ключи на стойку, я пересекаю кухню, чтобы достать пиво из холодильника, и стараюсь не смотреть на стопку бумаг на стойке. Чаевые, которые он мне дал, лежат в кармане джинсов, и я достаю их, делая длинный глоток пива и подсчитывая сумму.

Тысяча долларов… Я делаю вдох, кладу купюры на пол. Он никак не мог знать, но это больше, чем я заработала бы сегодня, если бы