Выслушав Фишера, Кларка и Гэя, Мориарти пообещал дать ответ через два дня, а когда троица удалилась, послал за Эмбером, которому поручил проверить полученные сведения, уточнить передвижения баронета и его супруги и по возможности выяснить, какие вещи и ценности можно вынести из дома.

Затем Профессор рассмотрел еще шесть дел.

Ларсон, фальшивомонетчик исключительных способностей, явился с женой и Востоком, своим партнером, — засвидетельствовать уважение, приложиться к руке и подтвердить свою верность главе криминальной семьи.

Отец и мать, мистер и миссис Доуби, тоже пришли за «правдой». Их дочери, — неплохо зарабатывавшей на жизнь в заведении, существовавшем на стыке криминальной и аморальной сфер лондонского Ист-Энда, — месяцем ранее плеснули в лицо купоросом. Отец девушки, Джон Доуби, не сомневался, что это дело рук некоего Таппита, искавшего расположения несчастной Энн-Мэри, которая до постигшей ее беды работала барменшей в пивной «Звезда и Подвязка», возле Коммершл-роуд, прежний владелец которой обанкротился в 1888-м, виня в своих несчастьях Джека Потрошителя. «Люди никуда больше не ходят, — заявил незадачливый предприниматель. — После всех этих убийств у меня по вечерам ни одной живой души не найдешь».

Мориарти пообещал разъяренным родителем обезображенной Энн-Мэри разобраться в случившемся и, если вина Таппита будет установлена, проследить за тем, чтобы тот получил по заслугам и тоже отведал вкус купороса.

После супругов Доуби Мориарти принял жену осужденного убийцы — его должны были повесить через неделю — и рассмотрел два дела, касавшихся платежей или, точнее, неплатежей. В первом случае речь шла о матросе, помогавшем переправиться в Голландию человеку, которого разыскивала полиция. Во втором — о трактирщике в Бишопсгейте, приютившем у себя французского анархиста, приехавшего наладить связь с идейными собратьями. Оба вопроса были решены положительно, и оба просителя удалились, заверяя Профессора в своей полной готовности служить ему и далее.

Вечер выдался трудный и еще не закончился, поскольку напоследок Мориарти досталась самая сложная проблема. Проблема Рози Макнил и Сэл Ходжес.

Сэл была аббатисой,[13]одним из самых ценных приобретений Профессора. Она руководила тремя различными, хотя и взаимосвязанными, направлениями. В ее ведении находилась группа высококлассных проституток, работавших по двум надежным адресам в Вест-Энде: первый, неподалеку от Сент-Джеймского парка, являлся ночлежкой, известной как «Дом Сэлли Ходжес»; второй был частным домом. Еще одна группа девушек, проходивших по умеренной ценовой категории, базировалась в Сити. Девочки Сэлли, даже из второй категории, считались едва ли не королевами в сравнении с теми человеческими отбросами, что трудились в районе доков. Она же контролировала небольшой отряд хорошо обученных девушек, приносивших куда больше денег, чем самые дорогие ее шлюхи. Выдавая себя за проституток, они занимались тем, что обчищали карманы потенциальных клиентов. Методы их в целом совпадали с теми, что использовала знаменитая Мамаша Мандельбаум с Клинтон-стрит в Нью-Йорке, которая еще в 1870-е и 80-е доказала, что хорошо организованные женщины представляют собой опасную силу, с которой должно считаться. Работая по ночам в Вест-Энде, девушки Сэл заманивали мужчин хорошо известными, но действенными приемами: притворялись, что заблудились, или делали откровенные сексуальные предложения. Попавшийся на удочку мужчина мог попрощаться с бумажником, часами, цепочкой или любыми иными ценностями, которые имел при себе. Они не только обчищали карманы пьяниц, но и не стеснялись, если того требовали обстоятельства, применять физическую силу. Тех, кто оказывал сопротивление, душили — до потери сознания или до смерти — шнурком или шелковым шарфом и обирали, после чего красотки растворялись в ночи, будто сирены.

Как гласил популярный стишок:

«Кошелек или жизнь?!» — постой, не шуми!

Сзади ударь да петлю затяни.

Если нас трое, когда он один,

Легкой будет работа!

Вива-виват! Вива-виват!

Слава тебе, гаррота!

Великая эпидемия удушений гарротой, разразившаяся в начале 1860-х, давно сошла на нет. Но девушки Сэл придумывали все новые методы, которые в сочетании со старыми порой напоминали о кошмарах Душителя Билла.[14]Дело доходило до того, что в некоторых районах, где они работали, богачи боялись выходить из дому с наступлением темноты.

Сэл было тридцать с небольшим и жизнь ее отнюдь не баловала. В детстве она познала немало лишений, но честолюбие и неукротимое желание пробиться наверх провели Сэлли Ходжес по далеко не самой гладкой дороге от шлюхи до содержанки. Из этой, последней, роли Сэл выжимала все возможное. Последний ее содержатель был титулованным и невероятно богатым аристократом.

Нелегкое положение содержанки она терпела целых два года и за это время сумела обзавестись материалами — письмами и документами, — с помощью которых могла при необходимости скомпрометировать своего любовника. Когда такой момент настал, Сэл выложила перед несчастным имеющиеся факты и потребовала передать в ее собственность дом, в котором жила, и немалую денежную сумму в обмен на молчание и опасные бумаги. С этого времени дела Сэл пошли в гору, а обретенный дом стал первым из целой сети шикарных борделей. Затем она попала в сферу влияния Джеймса Мориарти, что обеспечило дальнейший рост и процветание ее бизнеса.

Женщина яркой внешности, всегда одетая по последней моде, с роскошными волосами цвета золота, пропорциональной фигурой и богатым на модуляции голосом, она имела лишь один недостаток: в моменты сильного душевного волнения срывалась и переходила на язык своей уже далекой юности. Такой вот срыв случился и в комнате Мориарти, когда Сэл столкнулась лицом к лицу с матерью Мэри Макнил.

— Расселась тут, словно сама никогда не была индюшкой на вертеле, да еще имеешь наглость обзывать меня шлюхой, сучка сухозадая!

— А ты и есть шлюха, Сэл Ходжес. Шлюхой была, шлюхой и останешься. И я не допущу, чтобы моя дочь расхаживала по улице с тобой и твоими потаскухами!

— Думаешь, твоя девка слишком хороша, чтобы зарабатывать по-свойски? Думаешь, она какая-то особенная, да? Так вот, леди Макнил, я тебе глазки-то открою. Твоя Мэри не первый месяц с кавалерами милуется, а мои девочки ее только недавно подобрали…

— Ах ты, лживая стерва!

— Спроси ее сама, лепешка ты коровья.

— Моя Мэри хорошая девочка…

— Такая ж, как мамочка, да? Не думай, что я ничего не помню, Рози Макнил. Уж тебя-то не забыла. Как там тебя матросы называли, а? Похотливая Рози? Да я…

Договорить Сэл не успела, поскольку Рози Макнил сорвалась с места и, пролетев через полкомнаты, подскочила к обидчице с явным намерением попортить смазливое личико. К счастью для обеих, Пейджет и Ли Чоу не дремали и, подоспев к месту схватки, растащили разъяренных, плюющихся и визжащих фурий. Мэри Макнил, симпатичная, темноволосая девушка лет семнадцати, осталась на месте, но лицо ее стало белым, как мел.