— Самое любопытное, что выяснив все детали, мы не стали ничего об этом писать… Неудобно было как-то — после всего того безумия, которое по СМИ прокатилось. Не хотелось, чтобы читатели нас, журналистов, стали бы мудаками, извините за выражение, считать. Пусть уж лучше считают героями… Да и врагов в своем цеху наживать не хотелось. Опять же голову человеку все-таки проломили, неудобно было о больном человеке такую правду рассказывать. Правду вообще по разным житейским и нравственным причинам далеко не всегда нам рассказывать удается, но ее, по крайней мере, надо знать.

— То есть вы хотите сказать, что все нападения на журналистов и у нас на Украине, и в России, и в Белоруссии — это все случаи бытовые, в которых сами же наши коллеги и виноваты? — Вопрос Галины окончательно подавил веселье в аудитории.

Посерьезнел и Обнорский:

— Нет, я не считаю, что все случаи — бытовые. Я считаю, что бытовых просто гораздо больше, чем… чем каких-то других. Про вот эти «другие» я очень много слышал разных военно-морских историй, но потом, при детальном разборе, выяснялось, что все, как всегда, достаточно просто — либо грабеж и разбои, когда грабившие даже не знали толком, кого они на гоп-стоп ставят, либо пьяные драки, либо какие-то личностные отношения с чужими женами, любовницами или, наоборот, мужиками. Как один мой приятель, бывший опер, выражается: мир стоит на чугунных законах, к сожалению… или к счастью — это уж кому как. А исключения — они, конечно, бывают, но ведь исключения лишь подтверждают правило.

— У нас в Киеве несколько дней назад, наверное, и случилось такое исключение. — Галина подняла руку и заговорила почему-то вдруг очень взволнованно почти что с болью:

— Пропал без вести известный журналист, Георгий Горделадзе. Он резко критиковал нашего президента, а теперь исчез… Скорее всего, с ним расправились власти, как с оператором Завадским в Белоруссии.

Журналисты мгновенно зашумели — оказывается, многие уже слышали об исчезновении Горделадзе, а некоторые из присутствовавших знавали его лично.

— Правильно, Гийка давно Бунчуку как бельмо на глазу был, вот он его и зачистил.

— Да какое бельмо? Бог с вами, чего он такого уж накритиковал-то?

— С американцами он дела имел… Они с Аленой и в Вашингтон ездили.

— Во-во, с Аленой. Это при живой жене и дочках малых… А не одна Алена и была — Георгий парень видный, чего уж там… Журналист, я считаю, средненький, а вот как мужчина — такой… очень даже.

— Загулял где-то… Объявится сам скоро… Жена достала, любовница — тоже. Алена-то, кстати, пострашнее Мирославы раза в два, а то и в три будет… Вот он к третьей какой-нибудь и завалился. Пробухается и придет, а тут такой хай подняли — похитили, убили!

— Сам он себя и похитил, для рекламы… да, для рекламы! А потом «сбежит из плена».

— Без СБУ здесь все равно не обошлось.

Обнорский некоторое время растерянно переводил взгляд с одного кричащего на другого, но потом принял волевое решение прекращать этот птичий базар. Он решительно поднял руку и строго сказал:

— Так, коллеги! Давайте все-таки непосредственно к теме занятия вернемся. Тем более что, как я услышал — случай с… Горделадзе — я правильно фамилию разобрал? — он совсем недавний и делать какие-то выводы о его похищении или исчезновении еще рано… Мало накоплено конкретных фактов.

— Конкретных фактов как раз много, — снова заговорила Сомова. — Дело в том, что Георгий…

— Галя, — проникновенно и мягко перебил ее Андрей. — Я предлагаю обсудить этот вопрос после занятий… Если вы не возражаете… Иначе мы ничего не успеем по нашей программе. Хорошо? Добре?

— Хорошо, — улыбнулась после секундой паузы Галина, и Обнорский внутренне довольно «потер лапки»: «Вот и замечательно, вот и чудесно, тетя Галя. У нас появился повод пообщаться в свободное от семинара время… Вот и ладушки, вот и зацепились!»

О самом Горделадзе и его исчезновении Андрей вовсе не думал, и никакое предчувствие его даже не кольнуло, он просто откровенно радовался появившемуся предлогу для более приватного контакта с красивой женщиной. А в том, что он сумеет приложить максимум усилий для «реализации» предлога — в этом Андрей не сомневался. «Засирать мозги и ездить по ушам» он все-таки умел почти профессионально — журчал как ручеек и убаюкивал-убалтывал. Опыт, знаете ли…

Обнорскому когда-то рассказали байку про известного композитора, кажется, про Свиридова, который при не очень казистой внешности был страшным бабником, и причем довольно удачливым. Как-то раз этого композитора кто-то спросил — как же ему удается таких шикарных женщин «укручивать»? Композитор улыбнулся и, потупив глазки, скромно ответил: «А мне ее самое главное — до рояля дотащить. А когда играть начинаю — там оно уже попроще идет. Играю-то я неплохо…»

Так вот — «роялем» Обнорского был его собственный, неплохо подвешенный язык, и он этим не стеснялся беззастенчиво пользоваться.

— Итак, — сказал Андрей, придя от предвкушения в окончательно хорошее расположение духа, — перейдем от нашего затянувшегося вступления к правилам безопасности при проведении журналистских расследований. Первое правило гласит…

— Андрей Викторович, — подняла руку молоденькая почитательница книг Обнорского. — Простите, пожалуйста… А вот в ваших романах герой — журналист. С ним же постоянно какие-нибудь страшные истории случаются… А я читала, что ваши книги, они на реальных фактах основаны. А вы говорите, что в жизни у журналистов таких историй почти не бывает?

«Срезала», — вздохнул Андрей, улыбнулся и покачал толовой:

— Художественное произведение и реальная жизнь — это все-таки, как в Одессе говорят, — две большие разницы. Элемент вымысла все же присутствует. А кроме того… Герой моих книг, журналист-расследователь, он постоянно нарушает все основные правила безопасности — и жестоко за это расплачивается. Да и в разные истории он попадает, в основном, не при проведении расследований, а, как бы это сказать… влезая в разные ситуации, которые разворачиваются рядом с расследованиями… Но самое главное — это то, что я уже сказал: он, стервец, постоянно (иногда даже осознанно) нарушает правила безопасности, к которым, черт побери, я все-таки предлагаю вернуться. Итак, первое базовое правило: при проведении расследования журналист не должен ни в коем случае носить только на себе так называемую эксклюзивную информацию, он должен ее постоянно «сбрасывать» — на коллег, на доверенных лиц, на начальство, на различные технические виды носителей. Тогда у тех, для кого такая информация может представлять угрозу, не возникнет соблазна «зачистить» журналиста, как лицо, знающее опасный секрет, — не будут же они всю редакцию вырезать. Банды мотоциклистов с автоматами и гранатометами даже в американских боевиках на редакции не нападают…

Семинар пошел своим чередом, Андрей перемежал размеренный «диктовочный» тон с менее официальными комментариями, журналисты конспектировали, время от времени переспрашивали. День пролетел незаметно. За обедом и ужином Обнорский сознательно общался со всеми коллегами, за исключением Галины — ее он оставлял на самый вечер, чтобы, как говорится, уже никто не мог помешать. И наконец-то вечер настал. Андрей вытащил Галину к морю — воздухом подышать, на волны посмотреть… Море, как известно, способствует. Оно убаюкивает. Обнорский навалился на киевлянку «всей мощью интеллекта» — смешил, рассказывал байки и серьезные истории, короче, морочил голову по всем правилам науки охмурения.