– Брось, Барни. Ты же так не думаешь. Это будет выглядеть довольно странно.

– Ничего не поделаешь, Нэт. У меня не было никакой возможности поработать на себя. Я не закончил ни одну вещь из тех, что мог бы представить, а выставлять абы что как-то не хочется.

– Жаль, мне не хватает твоего мужества. Ладно, не будем про выставку. Я хотел спросить у тебя еще кое-что, по секрету, ведь, насколько я тебя знаю, ты человек прямой. Так вот, с художественной точки зрения – как скульптор, – что ты на самом деле думаешь про эти аэродинамические рассекатели на крыльях? По-твоему, годятся? Я хочу сказать, ты сам знаешь, как я ценю твое мнение.

– Я бы не брал все это в голову, – сказал Барни. – В колее корпус сидит ниже, чем на самом деле. А на выставочном помосте или испытательном полигоне он будет выглядеть вполне себе нормально. Тем более после того, как мы покроем бамперы хромом. Брось переживать. Корпус вышел что надо.

– Ладно, Барни. Я верил в тебя. Но не будем больше об этом – мне бы лучше сосредоточиться на сегодняшнем бридже. Значит, у тебя?

– Заметано.

– Отлично. А то мы с Элен спим и видим, как бы обратно отыграть хоть немного деньжат. Твоей жене хоть и везет чертовски, но не вечно же тому быть.

Барни весь день трудился под присмотром Нэта Уинтерса, доводя до ума модель для ее первого закрытого показа в конце недели в златокупольном выставочном зале. Они работали над нею почти два с половиной месяца, и теперь пришло время извлечь ее из тени мастерской и представить на суд праведный, вот Уинтерс и стоял у него над душой, будучи сам на грани истерики.

– Может, еще малость пообтесать? Сделать выемку под задним окном чуточку поглубже?

Барни достаточно потрудился над проектами Уинтерса и знал, как угодить его прихотям. Он сделал пару пробных углублений в коричневой формовочной глине под линией заднего окна и отступил полюбоваться результатом. Когда Уинтерс наконец одобрительно кивнул, они закруглились; Барни тут же окликнул одного из младших модельщиков и велел ему накрыть плод их трудов покрывалом. Но уже через несколько минут Уинтерс забрюзжал:

– Под этим чертовым покрывалом она выглядит как дохлый слон. Дай-ка гляну еще разок. Может, придется еще кое-что доделать.

И так целый день. Дважды они с Уинтерсом вскрывали «Пантеру-II» и вносили в нее мелкие изменения. Барни старался держать себя в руках, видя, что работа не клеится. Линии были сглажены так, что аэродинамический рассекатель теперь внушал полное доверие, – в результате, как выразился начальник отдела сбыта, получился такой корпус, какой будет нужен «молодому душой» рынку через пару-тройку лет. То есть нечто юное, дерзкое, напористое, включая все прочие хвалебные эпитеты, позволяющие описать мощь модели. Молодой администратор перед тем заверил их на совещании по моделированию, что общую идею довели до ума спецы по изучению вкусов, запросов и психологии покупателей, знающие, что нужно людям. Это должна быть серийная модель, рассчитанная на будущий и последующий годы, а в будущем и последующем годах снова будет в моде голая тяга. Руководствуясь всеми этими показателями, Уинтерс разработал смелую модель, но сейчас он, чего-то испугавшись, решил устранить все лишнее, чтобы облегчить уже готовую переднюю облицовку. Когда все было готово, его прототип уверенно приблизился к моделям, принятым в позапрошлом и прошлом годах.

Барни старался соглашаться со всем спокойно. Старался убедить себя, что здесь он не художник, а ремесленник, который оформляет и лепит так, как предписано, а потом меняет облицовку, форму и текстуру по прихоти проектировщиков. И все же это огорчало его, поскольку, глядя на такого Нэта Уинтерса, он вспоминал, каким и сам был лет десять-пятнадцать назад. Неуверенность штука заразная, и он знал, что очень подвержен этому недугу.

После работы Барни поехал к зданию Научно-исследовательского отдела за Максом Прагером, но боковая улица, где он утром его высадил, оказалась перегороженной, а перед самим зданием стояло несколько полицейских автомобилей, приписанных к компании. Он вышел из своей машины и двинулся к ним, но не успел сделать и несколько шагов, как пожилой охранник – он частенько видел его на здешней территории – направился к нему, махая руками.

– Проход закрыт!

– Но у меня здесь назначена встреча.

– Зона опечатана.

– А что случилось?

– Меры безопасности. Авария в одной из лабораторий. Меня поставили, чтобы никого не впускать и не выпускать.

– Да, но мне нужно забрать одного человека, Макса Прагера, он здесь работает, мы вместе сюда приехали.

– Прагера? О, сдается мне, выйдет он еще не скоро. Видать, придется ему добираться домой на другой попутке… а то и такси вызывать.

Барни постоял еще пару минут, а охранник меж тем раскурил трубку и заметил:

– Да, похоже, он тут здорово подзадержится, пока не пройдет обследование. От этой радиоактивной дряни так просто не убережешься. Тут нужен глаз да глаз.

– Радиоактивной?.. – Барни тупо воззрился сначала на него, потом на здание Научно-исследовательского отдела. – Вы хотите сказать, здесь произошла авария с выбросом радиоактивности?

Охранник осторожно огляделся и прошептал:

– Уж коль вы в компании не новичок, думаю, вам можно сказать. Один из охранников с внутреннего поста, мой приятель, слыхал, как телефонист на коммутаторе звонил в Службу радиационной безопасности. Похоже, – только об этом никому, ладно? – так вот, похоже, у них там в «горячей» лаборатории[14] случилась утечка радиоактивной дряни и пострадали двое парней. Сказывали, Прагер вел себя прямо по-геройски и, ежели б не он, вся эта дрянь распространилась бы повсюду и заразила бы весь чертов городок. Да уж, сэр, так что, думаю, домой он поедет не скоро. Только я предупреждал, никому ни слова. Ни одной живой душе.

Барни поблагодарил его и вернулся к своей машине, слегка огорошенный такими новостями. Он сном-духом не ведал, что Прагер работает с такими опасными веществами. Да тот и сам, насколько помнилось Барни, ни разу не заикался об этом. А если о чем и упоминал, так это о каких-то там «индикаторах» и «технологии индикаторных исследований». Но тут Барни вспомнил, что в спорах Прагера с Коллинзом, бывало, проскальзывало слово «изотоп». «Радиоактивные изотопы». Он слышал о них и раньше, только понятия не имел, что это такое. Надо будет спросить у Прагера.

Проезжая мимо дома Макса Прагера в ряду таких же аккуратных строений, принадлежавших руководителям низшего звена, он поймал себя на мысли, что каждый обитатель Элджина действительно так или иначе связан с автомобильной промышленностью или с кем-то, кто в ней трудится. Высаживая Прагера после работы и наблюдая, как старик устало бредет по пешеходной дорожке, он часто задумывался: странно, однако, что тот живет один-одинешенек в таком большом доме столько лет после смерти своей жены. Он и теперь недоумевал, отчего же Прагер никогда не принимал от него приглашений на обед и всякий раз отказывался пропустить с ним по стаканчику. В машине старик вел себя совсем по-свойски, но при всем том он давал ясно понять, что хотел бы остаться один, хотя вслух это никогда не произносил. И кто бы мог подумать, что из эдакого затворника выйдет герой?..