Оба помолчали с минуту.

— Он хотел опозорить меня.

— Кто? Парвиш?

— Да нет же, Керью. — Пол откинулся на груду подушек. — Знает ведь, что Амброз доложит обо всем Парвишу.

Резким движением Пиндар схватил гадалку за хрупкое запястье.

— И ты обо всем знала! — Он сжимал руку, пока Констанца не съежилась от боли.

— Поэтому послала за мной? Вы оба знаете, что я не смог бы не прийти.

— Он не объяснил зачем! — Женщина попыталась вырваться, но Пол как пиявка вцепился в кожу. — Я ничего не знала, клянусь…

«Да… для образованного человека он поразительно силен», — подумала куртизанка.

— Уверена?

— Если бы знала, поступила бы так же. С радостью.

— Правда?

Торговец так резко отпустил Фабию, что она упала и ударилась головой о спинку кровати.

— Он всегда был слишком умен, — процедил сквозь зубы Пол, даже не взглянув на Констанцу, — но действовал только в своих интересах.

Купец встал с кровати и вышел на маленькую готическую аркаду, смотревшую на изгиб канала. «Амброз. Господи Иисусе! И о чем только думал Керью?»

Нервно пробежал пальцами по кудрям, по щетине на лице. Стояло раннее утро, но лучи солнца уже ярко освещали палаццо на той стороне водного потока. Оштукатуренные стены дворца покрасили в типичный для Венеции розоватый оттенок. «В нашем деле, — подумал Пол, — цвет можно назвать как угодно: хоть „румянцем леди“, хоть „опунцией“. Но как найти правильное слово, чтобы описать этот оттенок?»

Он вдохнул ставший привычным запах канала. «Сегодня будет жуткая жара». Посмотрел вниз: зеленая пучина манила прохладой. Обычно его зачаровывали и отражения стрельчатых окон в воде, и крики гондольеров, и игра света с тенью, но сейчас купец мог думать лишь об одном. «Моя гондола уплыла, — раздраженно повторял Пол про себя, — и нет смысла гадать, в каком направлении. Джона, конечно, и след простыл».

— Керью считает, ты катишься в пропасть, — заговорила сидящая на кровати Констанца, словно прочитав его мысли.

— Ах, так вот оно что! — ехидно отозвался Пиндар. — Еще есть новости?

— В Венеции об этом знает каждый торговец.

— Продолжай.

— Ты забросил дела. Проиграл все деньги. Или пропил. — Куртизанка словно решила, что терять нечего. — Позоришь уважаемую компанию.

— Это сказал мой слуга?! — возмутился Пол.

— Нет, думаю, это слова твоего друга Джонса, — нервно добавила Фабия.

— Мм… — Пиндара снова затошнило, и он прикрыл глаза.

— Мм? Это все?

— Ну, если тебя интересует мое мнение, Амброз несколько сгустил краски, — мягко произнес Пиндар. — А что он еще сказал? — с неприкрытым любопытством добавил торговец.

— Все в том же духе. Вариации на тему, если можно так выразиться. Мол, ходят слухи, что тебя прогонят из компании.

— Правда?

— Господи, да сколько же ты вчера выпил? — Констанца не могла скрыть нараставшее раздражение. — Что, вообще ничего не помнишь?

Пол промолчал.

— Он был очень зол.

— Это мне и так ясно.

— Потому что ты проматываешь деньги, пьешь, — подлила куртизанка масла в огонь, — а с такими уважаемые торговцы дел не ведут.

— Да еще и знаюсь со шлюхами.

— Да, он сказал именно так.

— Констанца, — Пиндар обернулся, — прости, пожалуйста. Амброз зашел слишком далеко.

Мужчина подошел к кровати, обнял гадалку за плечи — на этот раз очень нежно — и притянул к себе. Она не протестовала, просто прижалась щекой к его груди. Пиндар погладил женщину по волосам. Он часто так делал, пребывая в задумчивости. Куртизанка вдохнула успевший стать родным запах его тела.

— Красноречивый вздох.

— А это я вздыхаю?

Она прикрыла глаза и поняла, что устала как собака: почти две ночи не смыкала глаз. «С радостью заснула бы навечно, — подумала Констанца, — если бы ты, любимый, остался со мной». Но вслух этого не сказала.

— И что ты будешь делать с Амброзом? — немного помолчав, задумчиво спросила Фабия.

— Он меня не волнует. В отличие от Керью.

Пол запустил пальцы ей в кудри.

— Джон тебя любит…

— Бог с тобой! Он не любит никого, кроме себя.

Снова повисло молчание.

— Он думает, ты почти обезумел от горя, — рискнула затронуть скользкую тему Констанца.

— Это правда.

— От горя и ярости.

Пиндар, казалось, ничего не слышал.

— Из-за девушки, которая осталась в Константинополе.

— Керью — мой слуга. Откуда ему знать о таких вещах?

— Он ждал тебя всю ночь. Думаю, не для того, чтобы опозорить. Джон хочет спасти тебя…

— Спасти меня?! Да этот пройдоха просто хочет уберечь собственную шкуру! Если я разорюсь, ему тоже будет не на что жить. Ты знаешь его не так хорошо, как я. А где он?

— Джон? На Гвидекке или где-то на островах. Сегодня свадьба, не помню чья, — с трудом сдерживая зевок, пробормотала Констанца, — в каком-то конвенте.

— Свадьба?

— Какая-то девушка выходит замуж.

— Девушка всегда найдется, — сонно прошептал Пол.

Фабия еще крепче прижалась к его груди, прислушалась к дыханию. Рука любимого медленно скользила по ее волосам. Вскоре женщина уснула.

Пиндар, видимо, спал долго, потому что проснулся с ясной головой и переполненным мочевым пузырем. Кто-то задернул шторы. Между складками тяжелого полотна пробивался одинокий луч солнца. Довольно яркий, кстати. Пол решил, что уже миновал полдень. Обычно в это время приходила служанка, открывала окна, мыла бокалы, собирала куриные кости, оставшиеся от ужина, приносила чистое постельное белье и горячую воду, чтобы госпожа могла совершить утреннее омовение — Констанца всегда щепетильна насчет туалета. Но сегодня, кроме них, в комнате никого не было.

«Может, хозяйка попросила не мешать, иногда такое случается», — подумал купец, но не успокоился. Навязчивая мысль, словно с рванный ветром сухой лист, кружилась в голове. Мужчина прислушался. В палаццо царила оглушительная тишина: ни голосов слуг, ни хозяйских указаний, ни скрипа паркета, ни дребезжания посуды. Даже в ушах зазвенело. Вдали ударил колокол: час пополудни.

Пиндар вспомнил о Керью. Интересно, тот еще на свадьбе? Обвел взглядом комнату. Столик возле кровати покрыт турецким ковром. На нем пустые бокалы и колода карт. Стены облицованы деревом вперемежку с панелями тисненой кожи искусной работы. На них нарисованы цветы и райские птицы. Края позолочены. Панель над кассоне, не такая яркая, как остальные, бросилась в глаза. Когда-то там висело огромное зеркало в богато украшенной резьбой деревянной раме. «Интересно, куда Констанц его дела?» — подумал он.