Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Адамберг замолчал, сцепив зубы, пока Вуазне зажимал тампоном кровоточивший порез.
— Бригадир использовал служебное оружие и острый предмет — осколок стекла, — которым была нанесена небольшая рана. Остальное вам известно, закончите рапорт и направьте его в отдел внутренних расследований. Не забудьте сфотографировать комнату.
Жюстен встал и подошел к комиссару.
— Что насчет бутылки? — прошептал он. — Напишем, что вы достали ее из сумки Данглара?
— Укажите, что я взял ее с этого стола.
— И как мы объясним присутствие бутылки белого вина в помещении отдела в три пятнадцать пополудни?
— В обед мы отмечали отъезд в Квебек, — предложил версию Адамберг.
— Правильно. — Жюстен облегченно вздохнул. — Отличная мысль.
— Что с Фавром? — спросил Ноэль.
— Он будет отстранен от работы, у него заберут табельное оружие. Пусть судья решает, что это было — нападение или самооборона. Посмотрим, когда я вернусь.
Адамберг встал.
— Вы потеряли много крови, комиссар, — сказал Вуазне.
— Не беспокойтесь, я уже иду к нашему патологу.
Он вышел, опираясь на руку Данглара, оставив своих сотрудников в состоянии полной прострации.
Адамберг вернулся домой, напичканный антибиотиками и болеутолящими — на этом настоял судмедэксперт Ромен, наложив на рану шесть швов.
Левая рука онемела от новокаина, и он с трудом открыл шкаф, чтобы достать коробку с архивом, лежавшую на дне вместе со старой обувью, пришлось звать на помощь Данглара. Тот поставил коробку на низкий столик, и они сели работать.
— Вытряхните ее, Данглар. Простите, но я недееспособен.
— Какого черта вы разбили бутылку?
— Вы защищаете этого типа?
— Фавр — редкостный говнюк. Но, согласитесь, вы его спровоцировали. Это его стиль — не ваш.
— Значит, с подобными негодяями мой стиль меняется.
— Почему вы просто не поставили его на место, как в прошлый раз?
Адамберг махнул рукой.
— Напряжение? — осторожно предположил Данглар. — Нептун?
— Возможно.
Данглар вынул из коробки восемь папок и разложил их на столе. На каждой было написано одно слово «Трезубец», разными были только номера — от 1 до 8.
— Давайте поговорим о бутылке в вашем портфеле. Все заходит слишком далеко.
— Это не ваше дело, комиссар, — ответил Данглар словами комиссара.
Адамберг не стал спорить.
— Кроме того, я дал обет, — добавил Данглар.
Он не признался, что, произнося слова клятвы, прикоснулся к хвостику на берете.
— Если вернусь из Квебека живым, не буду пить больше стакана за раз.
— Вы вернетесь, потому что я буду держать нить. Так что можете начинать прямо сейчас.
Данглар вяло кивнул. В безумии последних часов он забыл, что Адамберг пообещал ему «держать самолет», но теперь больше верил в ниточку, когда-то державшую помпон, чем в комиссара. Интересно, подумал он, срезанный помпон защищает так же надежно, как целый? Не такая же ли это фикция, как мужская сила евнуха?
— Данглар, я расскажу вам историю. Будьте терпеливы, история долгая, она длилась четырнадцать лет. Все началось, когда мне было десять лет, достигло кульминации, когда мне было восемнадцать, и длилось до тридцати двух. Не забывайте, Данглар, мои рассказы убаюкивают слушателей.
— Сегодня вероятность этого ничтожна, — сказал Данглар, поднимаясь. — У вас есть какая-нибудь выпивка? События сегодняшнего дня потрясли меня.
— Есть джин, в шкафчике, на кухне, стоит за оливковым маслом.
Данглар вернулся со стаканом и тяжелой глиняной бутылкой, налил себе и тут же отставил бутылку.
— Начинаю исполнять обет, — пояснил он. — Один стакан.
— Поосторожнее, крепость — сорок четыре градуса.
— Важно намерение, жест.
— Тогда другое дело.
— Вот именно. Куда вы вечно лезете?
— Туда, куда не следует, как и вы. Все, что случается в этой жизни, неизбежно кончается, но след остается.
— Это точно, — согласился Данглар.
Дав заместителю насладиться первыми глотками, Адамберг начал рассказывать.
— В моей родной деревне, в Пиренеях, жил старик, которого мы, мальчишки, называли Сеньором. Взрослые обращались к нему по должности и имени — судья Фюльжанс. Он жил один в «Крепости» — огромной усадьбе с парком за высокой каменной оградой. Он ни с кем не общался и не разговаривал, ненавидел детей, и мы его страшно боялись. По вечерам мы подсматривали, как он в выгуливает в лесу своих собак — двух огромных мастифов. Каким он был, спросите вы, вернее, каким казался десятилетнему мальчишке? Старым, очень высоким, с зачесанными назад седыми волосами, с невероятно ухоженными руками — ни у кого больше в деревне таких не было, в дорогущей одежде. «Можно подумать, он каждый вечер ходит в оперу», — говорил наш кюре, которому по долгу службы полагалось быть снисходительным. Судья Фюльжанс носил светлые рубашки, изысканные галстуки, темные костюмы и — в зависимости от времени года — короткий плащ или длинное пальто из серого или черного драпа.
— Аферист? Или позер?
— Нет, Данглар, холодный, как морской угорь, человек. Когда он приходил в деревню, сидевшие на скамейках старики приветствовали его почтительным шепотом, а на площади смолкали разговоры. Это было даже не уважение, а ослепление, массовый гипноз. Судья Фюльжанс шествовал, оставляя у себя за спиной толпу рабов, как корабль оставляет за собой пенный след и уходит все дальше в море. Можно было вообразить, что он все еще вершит правосудие, сидя на каменной скамье, а пиренейские бедняки пресмыкаются у его ног. Главным чувством был страх. Судью боялись все — взрослые, дети, старики. И никто не мог объяснить почему. Моя мать не разрешала нам ходить в «Крепость», но мы, конечно, каждый вечер мерились храбростью — кто осмелится подойти ближе. Хуже всего было то, что судья Фюльжанс — несмотря на свой возраст — был очень красив. Старухи любили повторять шепотом, надеясь, что Бог их не накажет, что он дьявольски хорош.
— Воображение двенадцатилетнего ребенка?
Здоровой рукой Адамберг достал из папки две черно-белые фотографии, наклонился и кинул их на колени Данглару:
— Взгляните сами, старина.
Данглар рассмотрел фотографии судьи — вполоборота и в профиль — и тихонько присвистнул.
— Красив? Производит впечатление? — спросил Адамберг.
— Еще какое, — подтвердил Данглар, возвращая снимки в папку.
— И при всем при том — холостяк. Одинокий ворон. Таким был этот человек. Мальчишки годами доставали его. По субботам бросали ему вызов: кто выковыривал камни из стены, кто исписывал ворота всякими глупостями, кто бросал в его сад разную дрянь — консервные банки, дохлых жаб, ворон со вспоротым животом. Таковы мальчики в маленьких деревнях, Данглар, таким был я. Некоторые ребята из нашей шайки вставляли горящую сигарету в рот жабе, она «затягивалась» раза три-четыре и взрывалась, как петарда, так что кишки разлетались в разные стороны. А я смотрел. Вы не устали?