Сергей Быков почувствовал, что зашёл слишком далеко, но обратной дороги уже не было. Вся камера ждала от него ответа, кто с любопытством, кто с сочувствием…Он махнул рукой, и снова взялся за карты. Его будущее было предопределено, и все это знали. За свои слова надо отвечать.

— Давайте, я с вами сыграю, — сказал Евгений, чтоб разрядить обстановку.

— Не боишься, Журналист? — спросил Лёша — убийца. — Продуешь, жалеть будешь.

Евгений взял колоду, перетасовал… Он сразу почувствовал подушечками пальцев булавочные наколки на рубашках карт. Перетасовал ещё раз, чтобы лучше запомнить. Когда-то, в армии, один дембель научил его блефовать. Сейчас это умение может пригодиться.

— Ставлю свои часы, — сказал он.

— Идёт, — обрадовался Бык.

Но доиграть им не дали. Дверь открылась, вошли двое полицейских.

— Так, — грозно произнёс Горкадзе, — кто тут у нас Евгений?

— Я.

— В Офаким поедешь. Вместе с румыном и… и… — он заглянул в бумажку, — со Спиногрызом, то есть, с Борисом.

— Эй, Горкадзе, ты, что, головой поехал? — приподнялся Натан. — Женьку только что привели, у него суд завтра.

— Завтра? — удивился полицейский и зашелестел листочками. — Во, блин! Точно! Сами не знают, что пишут. Бардак! Ладно, оставайся. Остальные за мной.

Полицейские вышли вместе с молчаливым румыном и Спиногрызом. В камере наступила тишина. Только Бык шуршал картами.

— Вот идиоты, — выругался Шульман, — таскают людей с места на место. Делать им нечего.

Натан снова улёгся на шконку, посмотрел на Евгения. Он думал о том, что никому не может довериться. Прав был Яков Моисеевич, ни с кем нельзя откровенничать. Продадут, оглянуться не успеешь. А может, поговорить с этим журналистом? На лоха вроде бы не сильно похож, а если даже и лох, что ж, тем лучше. Не будет лезть не в своё дело. Сделает то, что скажу, а там «трава не расти». Или, все-таки, лучше с Шульманом? Парень, чувствуется, битый, не промах, такой не подведёт. А если подведёт? К тому же с ним делиться придётся. Хотя, делиться нужно будет в любом случае. Главное, не прогадать. А если с Дядей Борухом? У него сила, авторитет, его слушают, ему верят! Нет, нельзя. Именно потому, что Дядя Борух — авторитет, вор в законе. Самого же Натана потом обвинят в связях с криминалом, и тогда не видать ему депутатского места в этом гребанном кнесете, как своих ушей. Черт, до выборов осталось всего ничего, а он торчит в этой камере, как последний фраер. Уже несколько дней Натан ломал голову над этой проблемой, и никак не мог придти ни к какому решению. Правда, у него один из лучших адвокатов Израиля, и он передал ему уже 50 000 шекелей, но тот что-то ни мычит, ни телется. Только пустопорожние обещания, Может, адвоката поменять? Нет, не имеет смысла. Адвокат говорит, что в прессе поднялась волна в защиту Натана. Если он в ближайшие дни отсюда выйдет, то на этой волне как раз и сможет попасть в кнесет. А если ещё и Эдик Либерзон поддержит!.. Не зря же Натан столько бабок вложил в его партию. На Щаранского с его «Исраэль ба алия» сейчас надежды мало. Удивительно, что его до сих пор не посадили. Ворюга, каких поискать! Сколько денег он снял со своего Сионистского форума! И быстренько ушёл. Потом создал свою партию, настриг купонов… Правильно говорят, хочешь разбогатеть, придумай собственную религию, или партию. Либерзон, правда, тоже не лучше. Когда он идёт, вокруг него охранники, прихлебатели, бабы глаза закатывают от восторга, толпа «кипятком писает»… Пахан паханом! Хотя «авторитеты» говорят про него — «честный пахан». А это чего-нибудь, да стоит. А был такой пай-мальчик…Кто бы мог подумать! Может создать свою партию? Объединить «кавказских», «горских», «бухарских», разбавить их бедуинами или друзами, добавить парочку «эфиопов», «марокканцев», и дело в шляпе. Все равно те деньги, которые лежат сейчас мёртвым грузом, нужно как-то легализовать. С другой стороны, ему пока нельзя «светиться», охота за ним и за «общаком» Якова Моисеевича ещё не закончилась. Тем более необходим человек, которому можно было бы довериться. Окончательно решившись, Натан спрыгнул с койки и направился в туалет, предварительно поманив за собой Евгения.

Эй, Дора, вали отсюда. Дай пописать по-человечески.

Дорман молча вышел. Он уже привык к такому обращению.

— Слушай, Жень, дело у меня есть. Надеюсь, тебе можно доверять?

— Я не знаю, о чем ты хочешь говорить. Ты меня видишь первый раз, я тебя тоже.

— У тебя завтра утром суд. Скорее всего, уже разнёсся слух, что ты арестован. Ты ведь не последний человек в этой стране. Наверняка кто-нибудь придёт тебя проведать.

— Быть журналистом, пусть даже известным, и быть зеком, две разные вещи. Здесь люди быстро забывают хорошее. Наоборот, радуются, если кому-то хуже. Так что рассчитывать на друзей не приходится. Ладно, говори, что ты хотел.

Натан задумчиво почесал нос, глядя на Евгения, потом сказал:

— То, что я тебе скажу, должно умереть вместе с тобой. Если откажешься, зла держать не буду, но если проговоришься, пеняй на себя.

— Не пугай, Натан, не такие пугали. Это, во-первых, а во-вторых, ты ещё ничего не сказал. Можешь молчать и дальше. Я не буду знать твоих тайн, а душа твоя будет спокойна.

— В том-то и дело, что мне нужна помощь. Сделаешь, озолочу. Я добра не забываю.

— Это не разговор. То пугаешь, то сулишь золотые горы… Может, закончим? Мои проблемы меня волнуют больше, чем твои.

— Хорошо, Женя. Значит, так. На воле остался мой компаньон, у которого находятся все документы. На фирму, на деньги… Я тебе дам записку, а ты уж постарайся передать её по назначению.

— Почему сам не передашь?

— Подозреваю, что за мной следят.

— Что ж ты такого натворил, что даже здесь за тобой следят?

— Потом расскажу.

Хорошо, передам, если получится.

Когда они вышли из туалета, вся камера грохнула от смеха.

— Ну? Что я говорил? — взревел от радости Бык. — Мужики, вы как, уже подружки? Что-то быстро справились.

— Заткнись, Бычара, — осадил его Натан. — Не забывай, что тебе ещё перед Дядей Борухом ответ держать.

Не смеялся только Игорь Шульман. Он как-то уж очень внимательно рассматривал Евгения. Под его взглядом Евгению стало неуютно, он поёжился. «Черт возьми, что-то здесь не так», — подумал он.

Камера готовилась ко сну. Выключили свет, арестанты разбрелись по своим местам. С уходом румына и Спиногрыза стало немного свободнее, даже Дора пытался перебраться на своё прежнее место, но Бык цыкнул на него и тот моментально убрался. Вскоре камера наполнилась вздохами, сонным бормотанием, храпом… Шульман не спал. Он думал. Фазиль затолкал его в это дерьмо, твёрдо пообещав, что решит все его проблемы, но только в том случае, если он, Игорь, вернётся с результатом. А как подкопаться под Натана? Под него многие копали, все напрасно. Фазиль почему-то думает, что в маацаре тот расколется и расскажет, где воровской общак. Как же, держи карман шире, расскажет! Интересно, каким образом Фазилю удалось засадить Натана? Впрочем, чего там думать, у него такие связи в полиции! Именно поэтому он до сих пор на воле гуляет. Даже когда сын Фазиля влип с проститутками, которых переправлял через египетскую границу, и то он его отмазал. А вместо сына посадили кого-то другого, который, якобы, и повесился в камере. Страшный человек — Фазиль! А с виду не скажешь. Высокий, красивый, подтянутый, всегда доброжелательный… Вот только доброжелательность его — крокодилья. Так зубами цапнет, что самому легче повеситься, чем ждать от него пощады. Вот и он, Игорь, попался к нему на крючок. А ведь так хорошо жил! Три магазина, ресторанчик, молодая жена, с которой уже в Израиле познакомился, она сейчас на седьмом месяце. Если бы не это, фиг бы он пошёл на поводу у Фазиля. Не шиковал, конечно, на мерседесах не ездил, за ручку с премьер-министром «не здоровкался», но жил нормально, имел свой постоянный доход. О прошлом давным — давно забыл, благо, напоминать было некому. А был Игорь в Одессе обыкновенным фарцовщиком. Начинал с сигарет и со шмоток, но быстро освоился, обрёл основательные связи, и ударился в спекуляцию валютой и аппаратурой. Деньги текли рекой. По молодости и глупости он не сильно заботился о конспирации, швырял купюры направо и налево, от сторублевок прикуривал…Но подловили его на самом пике удачи, и загремел Игорек в КПЗ. Однако быстро понял, что выбираться надо отсюда, выбираться любыми способами. И когда следователь предложил ему быть «стукачом», Игорь недолго раздумывал. Многих он знал из преступного мира, не только спекулянтов и валютчиков. Сталкивался он и с ворами, и с рэкетирами, и с цеховиками… И обрёл Игорь Шульман куратора — капитана Машукова, жуткого антисемита. Тот при каждом случае тыкал ему в нос национальность. И когда Игорь приносил ему бутылку виски или импортного коньяка, капитан разражался тирадой насчёт того, что «это вы, жиды, споили матушку — Россию и нэньку — Украину». Коньяком, однако, не брезговал, да и другими гешефтами тоже. Правда, и не зажимал его сильно, позволял заниматься спекуляцией, хотя и приговаривал при этом: «Ты, Шульман, работай, доносы, чтоб, каждую неделю, без вранья, без утайки, а то представляешь, что будет, если твои коллеги узнают». Игорь прекрасно понимал, что будет, что с ним сделают, если хоть одна живая душа даже не то, что узнает, просто начнёт догадываться. А потому все чаще хотелось ему задушить капитана Машукова. Но он считал, что из-за такой мрази не стоит садиться в тюрьму. И продолжал писать доносы. Однако надо отдать должное одесской милиции: берегли его, зря не подставляли. Игорь подозревал, что «сексотом» работает каждый второй спекулянт. И не понимал, почему же их всех до сих пор не арестовали. Потом понял: милиция на них делала свой бизнес. Как говорится, богу — богово, а кесарю — кесарево. Указания капитана Игорь выполнял беспрекословно, на совесть, за что тот скоро получил майора. Казалось бы, пей, гуляй, зарабатывай немыслимые бабки под защитой нашей «доблестной», но мешало Игорю сознание того, что он все время под «колпаком». Что мечта его уехать за границу, накрылась медным тазом. Правда, он не совсем понимал, чем будет там заниматься. Ведь невозможно спекулировать валютой там, где этой валюты навалом.