— Это то, что мы называем Великой Скорбью.

— Вот именно, вы.

Затем Дюран кивает на двух человек, сидящих справа от него. Один, тощий, чистит ногти метательным ножом. Второй разглядывает меня. На его эбонитово-черном лице белки глаз кажутся неуместно снежно-яркими.

— Белого зовут Егор Битка. Он у нас, помимо прочего, связист. На самом деле, связист снаружи полезен, как кружка в аду. Но традиции надо уважать, и поэтому мы исправно всюду таскаем за собой рацию. А черножопый — капрал Марсель Диоп. Специалист по чему угодно, но большой мозготрах.

Слово «черножопый» из его уст звучит почему-то не оскорбительно.

Оба солдата изображают что-то вроде небольшого поклона. Диоп, кажется, искренне, а Битка — с иронией. Это бледный блондин с шейными мускулами, натянутыми, как корабельные канаты.

— Битка — сербская фамилия? — спрашиваю я его.

Он не отвечает.

Я говорю:

— По-сербохорватски «Битка» значит «битва».

— Да ну? А Диоп? Диоп тоже что-то значит? — усмехается он.

Я не отвечаю.

— Вон те два джентльмена, — продолжает капитан Дюран, — рядовой Гвидо Греппи и капрал Марко Росси.

Оба военных молоды. Несомненно, они родились после войны.

— Я думал, что Швейцарские Гвардейцы — они вроде как швейцарские, — говорю я.

— Когда-то были. Теперь набор персонала из удаленных регионов несколько, как бы так сказать, затруднен. Но все же мы еще довольно многонациональны. Как и Церковь, впрочем. Дэниэлс — точно не итальянская фамилия.

— Я родился в Америке. В Бостоне.

Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, где находится оставшийся член отряда.

В этот момент в комнату входит самый странный человек из всех, что я когда-либо видел.

— Извините. Когда долг зовет… — ухмыляется он.

А потом испускает газы разрушительной силы.

— Извините, — повторяет он тоном ни о чем не жалеющего человека.

Каждый видимый миллиметр кожи этого солдата покрыт татуировкой. Орлы, змеи, кресты, звезды и кометы. Татуировки голубые, как его глаза. Довольно трудно понять, сколько ему лет, но на вид — что-то около сорока.

— Отец Дэниэлс, — говорит капитан, — представляю вам рядового Карла Буна. Он бы уже дослужился до чина майора, если бы не коллекционировал дисциплинарные приговоры. Сколько раз ты оказывался под трибуналом, Карл?

— Numerari non potest, — отвечает тот на безупречной латыни.

Неисчислимо.

— Прежде чем стать кем-то поинтересней, Карл был семинаристом. Татуировки крестов восходят к тем временам, Карл?

Солдат мотает головой. Драконы на его бритом черепе изгибаются и, кажется, готовятся к прыжку.

— He-а, мой капитан. Кресты я сделал позже. Единственные татуировки, оставшиеся от тех несчастных лет, проведенных в Серых Стенах, — это зарубки, которые я делал бритвой на своем хере. Хотите, покажу, отец? Я разрешу вам пересчитать их!

Капитан Дюран сверкает на него глазами, взглядом указывая на стоящего в глубине комнаты кардинала Альбани.

— О, прошу прощения, Ваше высокопревосходительство. Простите недостойного сына Святой Римской Церкви…

— Сегодня вечером можешь пойти исповедаться у кардинала, — предлагает Дюран притворно-серьезным тоном.

Солдат сгибается как от удара. Он трепещет, и нелегко сказать, притворно или нет.

— Нет, капитан. Нет, прошу вас. Именно в исповедальне я потерял невинность. И ту, что спереди, и ту, что сзади, хоть и не помню, которая из них сдалась первой.

— Прекрати валять дурака. Сядь.

Солдат подчиняется.

— Не обращайте на него внимания. Бун идиот. Кроме того, хронический лжец. Нравится она вам или нет, святой отец, но вот это и есть наша команда. Вам придется жить с этими господами на продолжении всего путешествия.

— Ну, может, и не всего… — бормочет сержант Венцель достаточно громко для того, чтобы все расслышали его слова.

— В каком смысле? — спрашиваю я.

— В том смысле, что это такое долгое путешествие… Сомнительно, что все мы сможем добраться до Венеции и обратно…

— Morituri tesalutant! — восклицает Карл, вскакивая и выбрасывая руку в пародии на нацистское приветствие.

Идущие на смерть приветствуют тебя.

Я смотрю на стены за спиной этих людей. Краски фресок в полутьме кажутся бледными и землистыми. Апостол с нимбом воздел руки в молитве. Разрушенная вековой сыростью надпись у его ног неразборчива. От сырости же растеклась красная краска губ святого, превратив его тем самым в злобное создание, в демона с перепачканным кровью ртом.

Я вздрагиваю.

— Выпейте глоточек, святой отец, — ухмыляется Карл, протягивая мне кружку, из которой несет убийственным картофельным самогоном, единственным доступным здесь алкогольным напитком массового потребления.

— Несмотря на официальный запрет, некоторые пытались перегонять и грибы. Говорят, результаты иногда были… своеобразны, как сказал бы Егор. Верно, Ег? Ты понимаешь о чем, я, да? Егор видит призраков, — с притворным жеманством шепчет он мне на ухо. Его дыхание воняет, как ликеро-водочный завод. — Егор слышит призраков…

— Спасибо, я не пью, — отвечаю я, возможно, слишком поспешно.

— Как? С таким именем, и не пьете? Ну ничего себе!

— Простите, в каком смысле «с таким именем»?

— Джон Дэниэлс. Разве в Америке уменьшительное от Джон — не Джек? Выходит, вы Джек Дэниэлс! Отец Джек Дэниэлс, как знаменитое виски!

Мне стоило бы поправить его. Сказать, что Джек Дэниэлс — не «оно», а «он», американский виски, и что это совсем другое дело. Но я предпочитаю улыбнуться его игре слов, соврать и повторить, что не пью. Не зная, что это прозвище я буду носить до самого конца путешествия.

— Хватит болтать, ребятки, — отрезает Дюран. — Об этой миссии вы уже знаете все, что вам следует знать, так что не будем терять времени. Вот это гражданский, которого мы должны сопроводить к цели и назад. Точка. Познакомиться с ним поближе вы успеете во время пути. Вопросы есть?

Один из итальянцев, имя которого я уже забыл, поднимает руку, как ученик на школьной скамье.

— Можешь говорить, Марко.

— Я хотел бы только узнать, предусмотрены ли боевые? Я о надбавке.

Дюран покачивает головой:

— Хотел бы я знать, куда подевалось старое доброе стремление к славе. Деньги, деньги. Вы ни о чем другом не думаете. Ответ — нет, эта миссия не считается боевой. Мы никого не должны преследовать. Все, что от нас требуется, — сопроводить этого гражданского к цели и вернуть его сюда целым и невредимым. По-моему, это не бог весть какое дело.