Мне было двадцать три года, когда я приехал из Бостона в Рим. Я был еще студентом Семинарии святого Иоанна и прибыл сюда с учебной поездкой, которая должна была продлиться один год. Но спустя шесть месяцев разразилась война, а после нее Бостон стал далек, как Луна. Я принял сан здесь, под землей, спустя два года после Великой Скорби. Быстрый обряд, вовсе не похожий на то, как я себе это представлял.

Я повидал в Италии совсем немногое: несколько пляжей на побережье Лацио, Неаполь, Помпеи…

Теперь весь мир — одни большие Помпеи. Пепел и мрак. Говорят, что тогда облако пепла, поднявшееся из Везувия, затмило солнце и создало искусственную ночь. Наш мир точно так же покрыт саваном темных туч. Земля — или, по крайней мере, видимая нам ее часть — окутана вечными сумерками. Приятно представлять себе, что где-то далеко все еще есть голубые небеса, трава, полные жизни моря. Но это лишь мечты. Все это давно уже предвидели ученые. Они называли это ядерной зимой. Об этом говорилось в книгах и в кино. Но жить в этом — совсем другое дело.

Я качаю головой:

— Сейчас можно услышать столько болтовни…

— Но это не болтовня. Рассказ торговца очень подробен.

— Это пересказ того, что пересказали другие. Равенна далеко от Венеции.

— Слухи способны преодолевать большие расстояния. Мы, итальянцы, всегда были нацией сплетников.

Я нехотя улыбаюсь:

— Даже если предположить, что этот фантастический патриарх существует, скажите, Ваше высокопреосвященство, для чего вы меня вызвали?

— Прямо к делу? Хорошо, очень хорошо. Я вызвал вас потому, что вы — единственный оставшийся член Конгрегации Доктрины Веры.

Это правда. Как правда и то, раньше Конгрегация Доктрины Веры называлась Святой Инквизицией. А я, будучи американцем, с детства приученным к уважению свободы совести и слова, испытываю некоторые трудности с представлением себя в роли инквизитора. Я тоже пытаюсь шутить:

— Я никогда не исполнял своих обязанностей. Здесь, внизу, у нас налицо серьезный дефицит ересей.

Кардинал Альбани не из тех, кто принимает отказ:

— Как бы то ни было, вы приняли на себя эту миссию.

— Это было формальностью!

— Было. До сегодняшнего дня.

Он делает еще один глоток чая, тянет время.

Я смотрю на распятие за его спиной. Это старинная византийская работа. В глазах Христа — бесконечная грусть.

В конце концов, Альбани снова заговаривает. Шепотом, взвешивая каждое слово:

— Наши ресурсы ограничены. Если станет известно, что я использую значительную их часть в погоне за простым голосом, меня замучают критикой. А положение мое и без того неустойчиво. Выслушайте внимательно то, что я скажу, а затем забудьте это немедленно: моя власть зависит от Городского Совета. Авторитет Церкви был подорван… Страданием. Мы все оказались в чересчур большой зависимости от светской власти. Это они обеспечивают население водой и едой. Наша единственная сила — швейцарские гвардейцы. Не дай бог, их верность Церкви ослабнет. Это станет нашим концом.

Он перегибается через стол, приближаясь ко мне и еще сильнее понижая голос. Его дыхание пахнет мятой.

— Я намереваюсь предоставить в ваше распоряжение отряд из семи гвардейцев. Пятую часть внутренних войск Ватикана. Идя тем самым на чудовищный риск. Надеюсь, теперь вы понимаете всю важность миссии? Официально я объявлю ее целью необходимость искоренить опасную ересь… Только я и вы будем в курсе настоящей цели миссии. Вы поняли меня, отец Джон? Только я и вы.

— Я не понимаю.

— Что именно?

— Почему совет должен придавать больше значения угрозе ереси, чем поискам пережившего катастрофу кардинала?

Альбани улыбается, как младенец:

— Вы говорите об официальных целях. В частном порядке я шепну на ухо паре членов Совета, что среди целей нашей миссии — возврат важных реликвий, хранящихся в сокровищнице базилики Сан-Марко. Естественно, вместе со священными реликвиями будут возвращены и реликварии. То есть десятки центнеров золота и драгоценных камней.

— Которые совершенно бесполезны в теперешних условиях. И которые будет чрезвычайно трудно доставить сюда.

Кардинал пожимает плечами:

— Человек — странное создание, отец Джон. Мы не всегда логичны в своих побуждениях. Блеск золота все еще имеет свое очарование, особенно для наименее юных из нас. А что касается логистики… Хм. Мы подумаем об этом после.

— Есть еще один важный аспект, Ваше высокопреосвященство. Всего восемь человек для такой миссии? Сколько миль отсюда до Венеции?

Даже за двадцать лет я так и не привык к десятичной системе мер. С другой стороны, в нашем новом мире расстояния теперь отменяются шагами, а не милями или километрами…

— Пятьсот километров. Или около того. Зависит от состояния дорог. Капитан Дюран считает, что это расстояние можно покрыть в пятнадцать ночей. В случае отсутствия осложнений.

— Кто такой капитан Дюран?

— Командир гвардейского отряда, который будет предоставлен в ваше распоряжение. Вы скоро с ним встретитесь. Это человек с большим опытом.

— Но даже в таком случае, пятнадцать ночей снаружи…

— Я знаю. Это много. Но я надеюсь на Божью помощь и на искусство избранных людей. Итак, отец, каков ваш ответ? Вы отправитесь в Венецию?

— Как я могу отказаться? Вы мой начальник.

— Тяжелые времена. Порой верности и дисциплины недостаточно.

Я пожимаю плечами:

— Мне их достаточно вполне.

Из пухлых губ Альбани вырывается вздох облегчения.

— Прежде чем вы отправитесь, я хочу вам кое-что показать.

Кардинал не дожидается моего ответа. Он поднимается из-за стола и делает знак, чтобы я следовал за ним.

Отодвинув еще одну тянущуюся от потолка до самого пола занавеску, он проходит впереди меня в открывающийся за ней темный и узкий коридор.

Зал, в который мы входим, еще больше, чем кабинет кардинала. Три канделябра в шесть свечей освещают залу до самого потолка, поддерживаемого двумя прекрасными мраморными колоннами. В этой комнате я уже был когда-то, так давно, что кажется, что это было в прошлой жизни.

— Это крипта пап, — шепчет Альбани, показывая мне широким жестом руки погребальные ниши и ниши для саркофагов, расположенные в стенах. — Здесь погребены девять пап третьего века. Почти все мученики.

Он указывает на имена, написанные на могильных плитах:

— Понтиан, Антер, Фабиан, Луций Первый, Евтихий, Сикст Второй… Были еще Стефан Первый, Дионисий и Феликс, но их плиты так и не нашли. И все же они здесь, погребены в этих стенах. Эту крипту некоторое время называли «маленький Ватикан». Я спрашиваю себя, не эти ли реликвии, как свет маяка, привлекли нас сюда во время Великой Скорби? Это самое святое из оставшихся нам мест.