Джакартская группа тайных операций заслужила репутацию одной из лучших ударных групп «Часовой башни». Это реноме обеспечило Джошу на конференции нечто вроде статуса знаменитости. Ячейка Джоша де-факто является лидером по всему Азиатско-Тихоокеанскому региону, и все хотели знать секреты их мастерства.

Но пиететом к Джошу прониклись не все. Он с радостью встретился на конференции со многими из своих старых друзей – людей, с которыми бок о бок работал в ЦРУ или поддерживал связь в других государственных структурах. Просто невероятно; он общался с людьми, которых знал не один год. «Часовая башня» строго придерживается правила давать каждому новому члену новое имя, стирая его прошлое, и за рамками ячейки ему даже нельзя открывать свою личность. Голос при телефонных звонках вовне видоизменяется при помощи компьютера. Личные контакты строго возбраняются.

И встреча лицом к лицу – с каждым главным аналитиком каждой ячейки – сорвала завесу секретности. Это противоречило всем действующим протоколам «Часовой башни». Джош понимал, что для такого риска должна иметься причина – нечто крайне веское и крайне срочное, – но даже самые смелые его догадки и близко не подошли бы к тайне, которую Централь открыла на конференции. Он до сих пор не в силах был поверить ей до конца. И теперь должен поведать ее Дэвиду Вэйлу, и незамедлительно.

Пройдя в переднюю часть лифта, Джош стал перед самыми дверьми, наготове кратчайшим путем устремиться в кабинет начальника отделения. Сейчас девять утра, и работа в Джакартском отделении должна быть в полном разгаре. В закутке аналитиков, должно быть, царит суматоха, как на торговых площадках Нью-Йоркской фондовой биржи, аналитики толпятся вокруг шеренг мониторов, указывая на экраны и отчаянно споря между собой. Напротив дверь группы подготовки полевых операций широко распахнута, и комната, наверное, битком набита оперативниками, готовящимися к трудовому дню. Подоспевшие последними стоят перед своими шкафчиками, торопливо надевая бронежилеты и рассовывая по всем карманам запасные магазины. Ранние пташки тем временем обычно сидят поблизости на деревянных скамейках, беседуя перед утренним брифингом о спорте и оружии, и товарищеские разговоры лишь изредка прерываются обычными для раздевалок розыгрышами и дурачествами.

Это фактически дом родной, и Джош не мог не признаться себе, что скучал по нему, хотя конференция оказалась благотворной в совершенно неожиданном отношении. При мысли, что он принадлежит к большой когорте главных аналитиков – людей, обладающих тем же жизненным опытом, что и он, сталкивающихся с теми же проблемами и страхами, – Джош ощутил удивительный душевный подъем. В Джакарте он глава аналитического отдела, на него работает целая команда, он отчитывается только перед начальником отделения; но равных ему рядом нет, даже поговорить толком не с кем. Разведывательная деятельность – профессия одиночек, особенно для тех, кто стоит у руля. Это определенно наложило отпечаток на некоторых из его старых друзей. Многие постарели не по годам. Другие ожесточились и замкнулись в себе. Повидавшись с ними, Джош задумался, не кончит ли он тем же. За все приходится платить, но он верит в дело, которым они все заняты. Идеальных работ не бывает.

Наконец выбросив мысли о конференции из головы, он вдруг сообразил, что пора бы уже дверям лифта распахнуться. Когда Джош повернул голову, чтобы оглядеться, огоньки лифта размазались перед глазами, как при замедленном воспроизведении видео. Тело налилось тяжестью, каждый вздох давался с трудом. Джош протянул руку, чтобы схватиться за перила лифта, но пальцы не слушались; ладонь соскользнула, и стальной пол ринулся ему навстречу.

Комната для допросов C

Следственный изолятор полиции Западной Джакарты

Джакарта, Индонезия

Голова болела прямо-таки убийственно. Все тело ныло. А полиция отнюдь не жаждала прийти на помощь. Кейт очнулась на заднем сиденье полицейской машины, и водитель отказывался ей что-либо объяснить. А когда доехали до полицейского участка, дела пошли еще хуже.

– Почему вы меня не слушаете? Почему вы не занимаетесь поиском этих двух детей? – Встав и опершись о металлический стол, Кейт Уорнер воззрилась на самодовольного мелкотравчатого следователя, уже растратившего попусту двадцать минут ее времени.

– Мы пытаемся их найти. Вот потому мы задаем вам эти вопросы, мисс Уорнер.

– Я уже вам сказала, что ничего не знаю.

– Может, да, а может, и нет, – произнося эти слова, недомерок покачал головой из стороны в сторону.

– Жопа моя может. Я сама их найду! – Она направилась к стальной двери.

– Эта дверь заперта, мисс Уорнер.

– Так отоприте.

– Невозможно. Пока подозреваемого допрашивают, она должна быть запертая.

– Подозреваемого? Мне нужен адвокат, и сейчас же!

– Вы в Джакарте, мисс Уорнер. Никакого адвоката, никакого звонка в американское посольство. – Тот продолжал смотреть вниз, сковыривая грязь со своих ботинок. – У нас тут много иностранцев, много посетителей, много людей, которые приезжают сюда и не уважают нашу страну, наш народ. Вот раньше как было? Мы боялись американского консульства, давали вам адвоката, и вам всегда удавалось отвертеться. Но мы учимся. Индонезийцы не так глупы, как вы думаете, мисс Уорнер. Вот потому вы работаете здесь, не правда ли? Вы думаете, мы чересчур глупые, чтобы разобраться, что вы затеваете?

– Ничего я не затеваю. Я пытаюсь излечить аутизм.

– Так почему не делать это в вашей собственной стране, мисс Уорнер?

Кейт никогда, хоть миллион лет пройди, не сказала бы этому человеку, почему покинула Америку. Вместо этого она заявила:

– Америка – самое дорогое место на свете для проведения клинических исследований.

– А так дело в затратах, да? Здесь, в Индонезии, вы можете покупать младенцев для своих опытов?

– Я не покупала никаких младенцев!

– Но ваш эксперимент имеет право собственности на этих детей, не правда ли? – Он развернул папку и указал на документы.

Кейт взглядом проследила за его пальцем.

– Мисс Уорнер, ваш эксперимент является официальным опекуном обоих этих детей – общим числом сто три, не правда ли?

– Официальное опекунство – отнюдь не право собственности.

– Вы используете другие слова. Так делала Голландская Ост-Индская компания. Вы об этом знаете? Я уверен, знаете. Они использовали слово «колония», но владели Индонезией больше двести лет. Корпорация владела моей страной и моим народом, и они относились к нам, как к своей собственности, и брали, что им хотелось. В тысяча девятьсот сорок седьмом году мы наконец получаем нашу независимость. Но память моего народа еще свежа. Жюри присяжных будет видеть это так же. Вы взяли этих детей, не правда ли? Вы сказали себе, что вы за них не платили. И я не вижу записей их родителей. Они не давали согласия на опеку. Они хотя бы знают, что их дети у вас?