– Думать, – посоветовал Петр, – ты должен сидеть и думать,что именно им от тебя нужно и где это может быть спрятано. Вспомни, может быть,отец тебе о чем-то таком говорил. Или намекал. Может быть, у него осталаськакая-то вещь, привезенная после войны. Такое возможно?

– Нет, – ответил Анатолий, – отца арестовали в сороквосьмом, и все его вещи тогда конфисковали. Из квартиры их выселили. Моябабушка и младший брат отца переехали совсем в другой район. В Чекаловку. Тамони и жили восемь лет, пока отец не вернулся. Сначала он с ними поселился в ихдвухкомнатной избушке, а потом получил одокомнатную квартиру какреабилитированный ветеран. Бабушка умерла еще в шестьдесят девятом, а дядясовсем недавно. Когда отца арестовали, его младший брат пошел работать, вчетырнадцать лет. На завод. Тогда не очень соблюдали правила санитарнойгигиены. Время после войны, мужчин не хватало. У них с отцом была разница ввосемь лет. В сорок восьмом ему было четырнадцать, – повторил Анатолий, – а впятьдесят он уже стал инвалидом. У него были больные почки и больные легкие. Мыиногда к нему ездили, когда я еще учился в школе. Дядя жил очень бедно, и мойотец ему всегда помогал. Дядя умер полтора года назад, не дотянув дошестидесяти. Я тогда был у него дома. Абсолютная и беспросветная нищета. Нет, умоего отца никогда не было никакого имущества.

Они вышли из соседской квартиры, поднимаясь наверх. Анатолийостановился, ударил кулаком по стене.

– Как будто все во сне происходит, – признался он, – не могупонять, как такое вообще могло с нами случиться.

– Нужно взять себя в руки, – посоветовал Петр, – сядемвместе и все продумаем. Нужно понять, что им нужно. Ты бы спросил, чего онихотят.

– Он все твердил «отдай» и ничего не говорил, – раздраженноответил Анатолий.

– Я бы на твоем месте попытался успокоиться ипроанализировать все, что они тебе сказали. Все, что ты узнал. Может быть, тычто-то поймешь. Или вспомнишь. Может быть, есть у вас какой-то семейный секрет,которого ты не знал.

– У нас в семье не могло быть такого секрета, – вздохнулАнатолий.

Они поднялись в квартиру. Следующие несколько часов прошли вмучительных раздумьях. Несколько раз звонил Семен. Приехала Олеся, которая сначаларазрыдалась, а потом устроила истерику, требуя вернуть ее мать. Степан с трудомее успокоил. К вечеру стало ясно, что ничего нового придумать не удастся.Анатолий спустился к соседке, чтобы самому поговорить с неизвестнымпохитителем, когда тот позвонит. В восьмом часу вечера раздался звонок.Анатолий сам снял трубку.

– Слушаю, – сказал он немного дрогнувшим голосом.

– Ты уже подумал? – спросил все тот же незнакомец.

– Послушайте. Будьте благоразумны. Я не понимаю и не знаю,что именно вам нужно. У меня ничего нет. Я согласен отдать вам все, чтóвы скажете, но только скажите, что именно вам нужно. Алло, вы меня слышите?..

– Ты не знаешь?

– Не знаю! – закричал Анатолий. – Клянусь богом, не знаю.Как еще поклясться вам, что у нас ничего нет? Вы ошиблись. Клянусь памятьюмоего погибшего отца. Нет у нас ничего, что могло бы вас интересовать. Скажите,что вам нужно…

На другом конце молчали. Долго молчали. Почти целую минуту.Анатолий даже подумал, что они успели повесить трубку.

– Алло, вы меня слышите? – нервно спросил он.

– Тебе отец ничего не говорил? – уточнил позвонивший.

– Ничего. Ничего не говорил. Я вообще не понимаю, о чем идетречь. Алло, вы слышите?..

Позвонивший повесил трубку. Анатолий едва не бросил аппаратв стену. Он положил трубку и взглянул на стоявших рядом Петра Палийчука имайора Загребина.

– Кажется, они мне не поверили, – глухо произнес он. –Бедная мама. Я убью их, если с ее головы упадет хоть один волосок.

– Сначала их нужно найти, – рассудительно сказал майорЗагребин, – только мне непонятно, как они могут так ошибаться. Они ведьуверены, что у вас есть нечто такое, что может их заинтересовать.

– Я бы сейчас все отдал, чтобы вернуть мать, – простоналАнатолий.

Он поднялся и вышел из этой квартиры. Испуганная соседка иее внучка проводили его долгими взглядами. У себя в квартире он уселся на кухнеи вдруг разрыдался. Он не плакал, когда получил известие о трагической аварии сотцом, не плакал, когда хоронил его, не плакал, когда вернулся домой. А сейчаснеожиданно заплакал, словно вся накопившаяся боль неожиданно выплеснулась.Здесь было и непонимание того, что происходит. И страх за мать, которую забралинеизвестные подонки. И гнев бессилия, когда он ничем не мог ей помочь. Иотчаяние из-за того простого факта, что он просто не понимал, что именно с нимипроисходит.

Потом он долго сидел, отрешенно глядя в окно. Так прошлооколо трех часов. Неожиданно в другой комнате раздался шум, послышались чьи-тошаги, радостные восклицания. Он не шевелился. Кто-то вошел в комнату,направляясь к нему. Он закрыл глаза, подготовив себя к самому худшему.

– Толик, – услышал он над собой знакомый голос матери ипочувствовал на себе ее руку. Ошибиться было невозможно. Он знал ее руку, знал,как привычно она лохматит его волосы. Анатолий открыл глаза. Рядом с ним стоялаего мать. Она как будто похудела за этот день, стала еще более печальной ивысохшей. Но она смотрела на сына и улыбалась.

– Мама, – обнял он ее и во второй раз заплакал, – мама, какхорошо, что ты вернулась.

Потом были долгие разговоры с сотрудниками прокуратуры имилиции. Все не могли понять, что именно произошло. С одной стороны, такоеупорное преследование семьи Гудниченко, когда грабители шли на любые действия,чтобы добиться своего. А с другой – они отпустили захваченную заложницу, невыставляя никаких условий, не обговорив ничего для собственной выгоды. Никто немог понять, что именно произошло. Мать тоже не могла ничего внятного объяснить.В доме появились какие-то люди, которые предложили ей проехать в другое место,где ее будут ждать дети. Она собралась и поехала вместе с незнакомцами. Еедержали в какой-то квартире, дважды за день покормили. Затем посадили в машинуи привезли домой. Никто у нее ничего не спрашивал.

Оставалось только прийти к выводу, что бандиты действительноошиблись, приняв погибшего Гудниченко за кого-то другого. Таково было общеемнение сотрудников прокуратуры и милиции. Через два дня Анатолий улетел вМоскву – ему нужно было выходить на работу. Он даже не предполагал, что ещечерез две недели снова вернется в Киев, чтобы сделать самое страшное открытие всвоей жизни…

Вернувшись в Москву, он приступил к обычной работе. В этиавгустовские дни девяносто первого года Минфин лихорадило сильнее, чем всеостальные министерства. Сказывались перебои с поступлениями денег, выплатамизарплат, пенсий. Уже начали появляться фальшивые чеченские авизо, которыеобходились казне в миллионы и миллиарды рублей, когда за ничего не значащие бумажкис печатями приходилось выплачивать реальные деньги. На экономике страны началисказываться и миллиарды рублей, обналичиваемых через различные кооперативы ичастные хозяйства, уже разрешенные в Советском Союзе.