– Да погодите вы со своими семейными разборками, – включился я. – Ксения Эдуардовна права, нам нужно любым способом заманить его в постановку. Денег ему пообещать, эксклюзивное интервью с ведущими российскими газетами…

Я и сам понимал, как жалко все это звучит по сравнению с возможностями самого Вацлава тире Дэмиэна Грина.

– Ника в чем-то права, – задумчиво бросила Ада. – Я не вижу ни одной объективной причины для него вступать в наш проект. Если он согласится, это будет значить только одно – у него есть какая-то цель, о которой мы не знаем. И возможно, цель не самая приятная.

– Да бросьте вы, – вскинулся Влад, в отсутствии жены радостно заливший в глотку уже три стакана виски с содовой, – Вац вот такой чувак! Конечно, он впишется в проект. И не ради ваших долбаных денег и славы. Ему на это положить с прибором! Он согласится просто потому, что для него жизнь – игра: чем интереснее, тем лучше. Он никогда не упускал случая влезть в какую-нибудь авантюру. И потом, он актер! Он не потерял жажду актерского познания, не то что некоторые… Только о деньгах можете рассуждать! – И Влад наставительно поднял вверх большой палец.

– Ребята, я рассчитываю на вас. – Бульдожья челюсть Ксении торжественно напряглась, предвкушая, как вцепится в холку жертве. – Мы должны его уговорить, чего бы это ни стоило! Поступайте как хотите: сулите ему деньги, шумиху, лучшую роль в его жизни, упирайте на дружеские чувства, вспоминайте прошлое. Кидайтесь ему в ноги, в конце концов. Но нам необходимо, чтобы он сыграл нашего Дориана Грея.

К столу вернулись Катя и Вацлав. У Катьки от щек прикуривать можно было. Она потихоньку опустилась на свое место и впала в задумчивость. Вац принялся рассказывать какой-то курьезный случай, произошедший в лондонском театре, где он как раз репетировал Есенина, а Ванесса Редгрейв – Айседору Дункан. В этом ему всегда равных не было – он умел рассказывать так, что все слушатели ахали, хватались за головы, ужасались, хохотали. В общем, через десять минут все уже ржали как кони, и вечеринка «старых приятелей и однокурсников» потекла в привычном русле.

Не знаю, как окучивали нашего потенциального Дориана остальные. Ксения, наверно, наседала на то, что этот спектакль станет самым главным событием столичной культуры, а имя исполнителя главной роли останется в веках. Катерина стонала на тему «Как молоды мы были». Влад твердил, «как будет отпадно снова замутить всем вместе такую крутую мульку». Ада пыталась наводящими вопросами выяснить, что там на самом деле творится у него в башке. Ну а я решил при очередной нашей встрече упирать на то, что деньги лишними не бывают. Ясно, что Вацлав особо не нуждается, ну так прикупит очередной каратничек из британской сокровищницы. Семьи-то у него явно нет, ни словечком он о ней не обмолвился.

Мы встретились с ним через два дня, как раз за пару часов до вечерней репетиции. Вацлав явился элегантный, как рояль, в каком-то черном пальто, по-щегольски отороченном баргузинским соболем, наверняка стоившем как мои жигули одиннадцатой модели, взятые, между прочим, в кредит: теща, сучара старая, денег не дала, пришлось залезать в долговую яму. Ладно, не о том ща.

Засели мы в театральном буфете, пили дешевый кофе из пластиковых стаканчиков. Я гнул свою линию, втирал ему, сколько отвалят спонсоры за его имя на афише.

– Гоша, – скучающим тоном спросил он. – А тебе в этом деле какой интерес? Ты своего лорда Генри и так сыграешь, со мной или без меня.

– Слушай, друг, я с тобой буду откровенен, – решился я. – Да мне насрать с высокой колокольни на лорда Генри. Если мне хорошо заплатят, я хоть болонку сыграю. Можешь ща облить меня презрением и начать заливать, что в нашей профессии деньги не главное, главное – искусство. Но я тебе скажу, ты поживи пятнадцать лет в панельной двушке с женой, тещей и тремя детьми, так сразу принципы подрастеряешь.

– Почему я должен тебя презирать? – удивился Вацлав. – Человек, которым движет страсть, всегда интересен. Чем страсть к деньгам хуже других? Она может толкать на интересные, весьма и весьма экстравагантные поступки.

– Меня как-то уже толкнула, если помнишь, – говорю. – Хватит. Теперь я чту Уголовный кодекс.

Восемнадцать лет назад, когда все мы еще штаны просиживали на четвертом курсе института, а наш славный Мастер Багринцев еще не окочурился, Вацлаву пришла в голову замечательная идея – самим, без помощи Евгения Васильевича, поставить Сартра.

– Понимаешь, братан, при нем мы это сделать не сможем. Его имя на афише должно стоять главным. И соответственно дивиденды с главного имени на афише. А он своим именем рисковать не захочет, ему и так удобно, а на наше будущее ему наплевать! – Так Левандовский мотивировал свою идею.

– Багринцев мне смертельно надоел, – вещал он за кружкой пива в дешевой пивной с заплеванными высокими столами, грациозно скрестив ноги, облаченные в дорогую лайковую кожу (интересно, откуда уже тогда у Вацлава брались деньги на все эти немыслимо дорогие тряпки? Не мальчиком же он по вызову работал? Старый черт Багринцев нас так репетициями и учебой загружал, что поспать едва успевали, не то что где-то еще лаве подкрутить).

– Он закостенел в своих представлениях о театре, – не унимался Вац. – С ним мы никогда не поставим ничего современного, нового. Он на корню давит наши идеи. Боится, просто боится, что кто-то из нас окажется талантливее, чем это академическое ничтожество. Вот если бы ты…

– Я?.. – опешил я.

– Ну да, ты! Если бы ты вместе со мной поставил спектакль, стал бы нашим директором. Ты самый толковый из всех, у тебя есть необходимая директору и продюсеру твердость, уверенность и умение видеть общую картину, не размениваясь на мелочи.

Я слушал его умасливающий треп и загорался. Ну да, я, пожалуй, был самым толковым, а он, это даже мне было ясно, самым талантливым. Вместе мы могли бы сделать охрененный спектакль. «За закрытыми дверями» по Сартру.

Нужна еще одна актриса, кандидатуру Катьки Левандовский даже не рассматривал: эта на сцене только вздыхать может и пялить коровьи глаза. Решили Адку развести. С ней у нас бы ваще отпад получился. А главное, некому было бы присвоить себе наш успех, ведь ставили бы мы сами, без участия наших протухших преподов.

Это потом я допетрил, что Вацлав просто надулся из-за того, что Багринцев вдруг стал его задвигать, а на первый план вытягивать Аду. Не привык наш звездный мальчик быть на вторых ролях и выдумал месть – поставить свой собственный спектакль, без участия Мастера-предателя. Ну а тогда мне все эти резонные соображения в голову не пришли, я заболел его бредовой идеей и вписался со всеми потрохами.

Мы уговорили Адку, может быть, Вацлав был настроен именно на нее, чтобы еще сильнее насолить Багринцеву, дескать, звездить она может не только в его идиотском проекте, где должна была играть мужскую роль. Взяли парочку ребят с курса для перестановок, начали репетировать. И дело пошло, действительно стало получаться неплохо. Я уже видел, как после премьеры спектакля нам устраивают овацию и приглашают на ведущие роли в самые серьезные московские театры.