Они наконец дошли до спортзала, который в этот ранний час был еще пуст. Просторный, со свежим ремонтом, с зеркалами во всю стену, точно танцевальный зал. В углу громоздились снаряды по последнему слову спортивной моды. Давненько Солен не посещала таких мест! А ведь когда-то и она ходила на тренировки, у нее даже был абонемент в спортивный клуб ее квартала, который она очень скоро перестала посещать, – там она просто даром тратила время. После спортзала директриса отвела ее в библиотеку – просторную комнату с узким проходом между книжными стеллажами. «До чего же трудно приобщать наших жиличек к чтению», – призналась она. Кое-кто из них умеет немного читать, но большинство – нет. Да к тому же языковой барьер: многие очень плохо владеют французским. Правда, два раза в неделю им предоставляется возможность посещать специальные курсы.

Они прошли через музыкальный зал с двумя пианино, несколько мелких конференц-залов, чайный салон «под старину», после чего очутились в очень большом помещении для торжественных приемов. «Когда-то здесь находилась общественная столовая, – пояснила директриса, – чуть ли не весь квартал приходил сюда поесть. Теперь в этом зале мы устраиваем праздники, такие, например, как ежегодный рождественский ужин. В остальное время сдаем его для проведения различных мероприятий. Некоторые известные дизайнеры проводят тут распродажи и даже устраивают показы. „Недели моды“, кстати, тоже часто проходят у нас». Солен не могла не выразить удивления. Принимать кутюрье высокой моды в месте, где женщины с трудом могут себе позволить жалкую одежонку, нет ли во всем этом бестактности? Директриса улыбнулась. «Вполне понимаю ваше недоумение, – ответила она. – Но многие бренды охотно уступают нам почти за бесценок нераспроданный товар. И потом, наши женщины обожают присутствовать на показах. Разве это не прекрасный повод лишний раз распахнуть пошире двери нашего заведения? Ведь суть социальной адаптации вовсе не в смешении культур и религий, здесь это происходит естественным образом, а в том, чтобы пустить извне потоки жизни в стены Дворца».

«Наше хозяйство имеет сложную структуру», – продолжила она. В приюте соседствовали различные формы размещения постояльцев. Имелась так называемая Резиденция, включавшая триста пятьдесят студий с туалетом и ванной комнатой, а в некоторых были и маленькие кухни, остальные жильцы пользовались общей кухней. Обычно их занимали одинокие женщины, получавшие пособие по безработице либо минимальную социальную помощь, которые вносили очень скромную арендную плату. Наряду с постоянным жильем во Дворце располагался «Центр по временному размещению и стабилизации», когда речь шла о самых неотложных случаях. В нем принимали всех, главным образом тех, кто оказался в «затруднительном административном положении», то есть без документов. В основном там поселяли женщин с детьми. Примерно сорок комнат были зарезервированы для «Центра размещения мигрантов». Контингент в основном там зависел от политической ситуации в мире. В настоящий момент прибыло много людей из Африки, живших к югу от Сахары – из Эритреи и Судана. И наконец, небольшой пансион из двадцати квартир был оборудован совсем недавно для семей и супружеских пар.

Всего здесь проживали более четырехсот человек. Не считая пятидесяти семи сотрудников, среди которых были социальные работники, воспитатели младшей возрастной группы детей, обслуживающий персонал, административные служащие, бухгалтеры и технические специалисты. На Солен рассказ директрисы произвел должное впечатление. Да этот приют был просто Вавилонской башней! Здесь перемешивались все религии, языки и традиции. «Уживаться им друг с другом не всегда легко, – продолжила директриса. – Четыреста женщин – это почти всегда сплошной шум и гам. Все они разговаривают, ругаются, напевают или рыдают. А иногда и устраивают потасовки. Сначала оскорбляют друг друга, а потом мирятся. Владельцы соседних зданий то и дело оставляют в приемной жалобы». Она со своей стороны делала все возможное, чтобы усмирить обе стороны. Некоторые из соседей шли ей навстречу, но другие предпочитали переселяться в другие места.

«Так что здесь далеко не рай, – заключила она, провожая Солен до фойе, – но зато у женщин есть крыша над головой. Во Дворце они в безопасности. В среднем они живут в приюте года по три, но некоторые остаются у нас гораздо дольше – например, наша старейшая жительница прибыла сюда четверть века назад. И по сей день говорит, что не ощущает себя готовой к отъезду. В этих стенах она чувствует себя защищенной».

Солен вышла из приюта с чувством, близким к удовлетворенности. Место оказалось более приятным, чем она его представляла. Много света, кругом кипит жизнь. Может, в конце концов, не так уж это страшно – один час в неделю посвящать волонтерству? Ну, напишет она несколько писем, только и всего. Зато сможет сказать психиатру: «Я это сделала!» Вполне возможно, эксперимент с волонтерством обойдется ей малой кровью.

К себе в квартиру она вернулась почти налегке. И ночью хорошо спала – безо всяких лекарств.

Однако Солен и представить не могла, что ее ждало впереди.

И вот он наступил, этот день. Первый день работы Солен во Дворце в качестве публичного писателя.

Расписание ее дежурств они составили вместе с директрисой. Она посоветовала Солен делать это вечером по четвергам. Ежедневно в послеобеденное время женщины занимались зумбой[14]. Вечерами в другие дни тоже предлагалось множество мероприятий: уроки живописи, гимнастики, французского языка, пение, йога, компьютерный ликбез или английский. По ее словам, четверг был отличной незанятой нишей.

В первый момент – сработал рефлекс юриста – Солен сказала, что даст согласие после того, как просмотрит свое расписание. Но тут же спохватилась. Да, конечно, четверг ей подходит. Она, правда, удержалась от признания, что все дни теперь ей подходят, поскольку она неделями не знала, чем себя занять. Но ведь каждому известно: чтобы в тебя поверили, очень важно дать понять, что ты – занятой человек.

Этим утром она проснулась очень рано, нервничая от одной мысли, что ей придется осваивать волонтерство в одиночку. Все-таки Леонар совсем ее к этому не подготовил. «Все будет хорошо!» – только и сумел он сказать со свойственной ему восторженностью. И она немного на него сердилась за этот явно притворный оптимизм. Сообщив ему о своем намерении, она, правда, скрыла, что вовсе не уверена, что туда пойдет. Визит в приют, однако, убедил ее в одном: Дворец женщины не имел ничего общего с убогими грязными приютами, которые рисовало ей воображение. Если чего она и боялась, то лишь первого контакта с его обитательницами. Директриса ее предупредила, что не исключено, что сначала к ней отнесутся с недоверием. Нимало не приукрашивая, она набросала ей коллективный портрет приютских женщин. Не для того, чтобы напугать, а чтобы подготовить. У одних имелись серьезные заболевания, проблемы с алкоголем или наркотиками, другие погрязли в долгах. Были среди них бывшие проститутки, правонарушители в процессе реабилитации, были калеки, пострадавшие от тяжелой работы, мигрантки, большую часть своей жизни проведшие в бегах. И абсолютно все на собственной шкуре ощутили, что такое нищета. Всех их коснулись в той или иной мере насилие, безразличие общества. Все они оказались выброшенными на обочину.