отдыхал со всеми в общей компании, пил шампанское, ездил в Чойбалсан попариться в бане, построенной советскими гражданскими специалистами, и по слабости здоровья после первого раза никогда уже не употреблял технический спирт. В последнем я был с ним особенно солидарен, хотя и по другим соображениям.

Первое время после приезда в часть рядом со своей кроватью он на ночь втыкал в дощатый пол огромный складной нож.

– Зачем тебе это, Костик? – спросил я его удивленно.

– До китайской границы всего 58 километров. Я не хочу, чтобы меня зарезали как барана.

– А ты проснуться-то успеешь, если что?

– Жизнь покажет. Один раз этот нож меня уже выручил.

Возвращаясь как-то вечером домой в своем родном городе, он столкнулся с тремя здоровенными «лбами». После первых фраз стало ясно, что за словом лезть в карман бесполезно. Поэтому он вытащил и сразу пустил в дело нож. Ошарашенные таким поворотом парни подхватили под руки раненого приятеля и, матерясь, удалились в темноту.

Глядя на него никто никогда бы не подумал, что такое возможно. Маленького роста, болезненный (его чуть было не комиссовали по здоровью из военного училища), добродушный, хотя и с ехидцей, чистюля и службист – всегда по-военному начищенные ботинки, выглаженный китель… А впрочем, чужая душа потёмки…

Начальник политотдела 43-го полка подполковник Фуртес. Аэродром Чойбалсан, 1980-е гг. О его летном «мастерстве» до сих пор ходят легенды, но верят в них не все.

Сотрудники политотдела 43-го полка. Справа: Роман Галунчак.

Опасения Костика по поводу близости границы были не лишены оснований. Отношения с Китаем тогда были напряженные. Незадолго до нашего прибытия в часть закончилась короткая, но кровавая вьетнамо-китайская война (1979). Активные боевые действия шли далеко на юге – на их общей границе, но СССР как союзник Вьетнама привел в боевую готовность все воинские части на границе с Китаем. На аэродром в Чойбалсане был переброшен из Луганска еще один авиаполк, сюда же перебазировалась десантная дивизия. В нашу бытность в Монголии было немало хуацяо – этнических китайцев, которых Костик цепким военным взглядом различал невдалеке от ворот части, когда они наблюдали за выездом техники.

– Я их шуганул прочь, – как-то сказал он мне. – Они же время развертывания подразделений фиксируют.

Странно, что это не делал наш особый отдел. А может и делал, но незаметно. В нём состояло два майора, которых мы с Костиком между собой называли «тихий» и «веселый». Один действительно был худой молчун. Никогда ни с кем открыто не говорил. Бывало, он выскальзывал из штаба и шел по части какими-то глухими задворками неприметный как тень, так что с трудом и заметишь, чтобы вовремя отдать честь старшему по званию. Зато второй майор был полная противоположность. Весельчак и балагур, знаток анекдотов… Но дело свое делал. Помнится как-то на учениях, когда мы, «авиационные волы», сидели под самолетом, прячась от палящего солнца, он подошел к нам, потрепался, рассказал анекдот, а потом вдруг спросил: «А куда вы в утреннюю смену три неиспользованных запала от взрывателей дели?»

– Все зарядили как положено, – удивились мы.

– А вы с какой эскадрильи?

– С третьей.

– Да? А мне вторая нужна…

* * *

Комната у нас с Костиком была просторная, но холодная. Строители неправильно вставили раму окна и его продувало «насквозь». Поэтому в зимние морозы, а они в Монголии бывают до минус тридцати и более, температура в нашем жилище падала градусов до десяти-двенадцати и соседи за свежесть воздуха и пробирающую до озноба прохладу называли его «карцером». Заделка пластилином щелей мало что давала. Батарея водяного отопления не справлялась, обогревателя не было.

Как-то, возвращаясь вечером домой, я приметил в канаве небольшие сваренные из арматуры «козлы» и валявшийся рядом обрезок асбестовой трубы с пробитыми отверстиями. Судя по размерам кто-то подгонял их друг под друга. Было видно, что это остатки самодельного электрообогревателя, и я прихватил его с собой. По совету опытных соседей путем накручивания на карандаш жаропрочной контровки (проволоки) для авиационного двигателя я изготовил спираль, обкрутил ею трубу и подсоединил к контактам – двум оголенным на концах проводам.

Летчики 43-го полка Хорошилов Вл., Матиенко Вл., Белоглазов С., Белов В. Аэродром Чойбалсан. 1980-е гг.

Сослуживцы: техники самолетов 43-го апиб. Аэродром Чойбалсан. 1980-е гг.

Костик был не в восторге от этой сомнительной затеи, но спать в тепле хотелось и ему. Всё это время он саркастически комментировал мои действия и в процессе производства обогревателя не участвовал. Длину спирали, а значит и мощность обогревателя пришлось оценивать на глазок, что создавало опасность возможной перегрузки электросети с предсказуемыми опасными последствиями. Не без страха я вставил два голых провода в розетку. К счастью ничего страшного не произошло. Спираль быстро раскалилась до красна и в комнату пошло долгожданное тепло.

У нашего обогревателя был существенный недостаток: спираль сжигала воздух (впрочем, благодаря особенностям окна в притоке свежего не было недостатка) и временами здорово искрили контакты. От ходьбы по комнате деревянные половицы прогибались, «козлы» накренялись и провода сами собой шевелились в электророзетке, рассыпая вокруг снопы голубых искр. К тому же надо было следить, чтобы спираль не сползла к стальным «рогаткам» и не случилось замыкания.

Но по молодости к опасности относишься с бесшабашной легкомысленностью. За искристость Костик прозвал обогреватель «электросваркой» и всё время ворчал на него, потому что тот стоял рядом с его кроватью, поскольку только там была хоть и раздолбанная, но работающая розетка. Обогреватель привнес в наш быт некоторый экстрим, но мы были ему благодарны за даруемое им тепло.

Однажды поздно вечером, когда Костик уже «отключился» и мирно спал под потрескивание работающей рядом с ним «электросварки», я как обычно сидел в своем уголке за шкафом и, пользуясь наступившей тишиной и преодолевая сон, «грыз гранит науки». Через какое-то время я вышел на середину комнаты, чтобы размяться и разогнать сонливость. Вдруг наш обогреватель до того привычно тихонько потрескивавший издал резкий звук и розетка вспыхнула ярким пламенем в непосредственной близости от Костика, который продолжал мирно спать не чуя беды.

– Костя, вставай! Пожар! – заорал я, хлопнув рукой по свернувшей калачиком фигурке под одеялом, сам еще не зная, что делать.

Он очнулся от глубокого сна, совершенно ошалевший от неожиданности, увидел рядом с собой пламя начавших обгорать обоев, что-то закричал спросонья, выскочил из постели и, не переставая кричать, заметался по комнате, ища, чем бы погасить