Рашид мог бы стать настоящей порнозвездой нашего района, если бы на своем «ЗИЛ-130» не врезался в другой грузовик, груженный репчатым луком, который, рассказывали, собирали потом по всей дороге.

Его хоронили погожим летним днем, и я так же, как сейчас, через тюль смотрел, как его выносят из подъезда. Прощаясь с ним, под окнами вовсю сигналили десятка три больших грузовиков, а мать прогнала меня тогда от окна, сказав, что смотреть в окно на покойника — очень плохая примета.

Сейчас никого не хоронили, можно было смело пялить глаза на улицу. Народу возле подъезда не наблюдалось, лишь автомобили подъезжали к гаражам и отъезжали от них. Когда по дороге прогромыхал чем-то в кузове грузовик, я снова подумал о Рашиде. Наверное, он давно сгнил в своей могиле, как Лешин член, и его никто не вспоминает, ни шлюхи, перетраханные им в подвале на наших глазах, ни даже братец с гнилыми зубами, а я почему-то до сих пор помнил его. Я хорошо помню всех мертвецов, с которыми когда-то был знаком и которые когда-то были живы, а не гнили в своих могилах.

9

Когда мне надоело смотреть в окно, я пошел в комнату, включил телевизор и развалился на тахте. Халатик при этом распахнулся, и все мое жалкое добро вывалилось наружу. Стесняться мне было некого, я был в доме совсем один, если, конечно, не считать паука.

Я не очень люблю смотреть телевизор (разве что фильмы ужасов и старые отечественные комедии, вроде «Афони» и «Бриллиантовой руки»), но делать мне было нечего, потому и включил его. Те почти три года, что жил у тетки, я только и делал, что смотрел телевизор, частенько засыпая под него. Я даже выяснил, что есть телепередачи, под которые хорошо засыпать, и есть такие, под которые ни за что не уснешь.

Лучше всего усыпляет «Подводная одиссея команды Кусто», и не потому, что до чертиков скучно, наоборот — передача интересная; просто убаюкивающе действуют сцены из жизни разных там животных, рыб и приятный голос переводчика.

А вот под «Угадай мелодию» и «Два рояля» заснуть невозможно — Пельш и Минаев, ведущие, от избытка эмоций то и дело кривляются, жестикулируют и так орут, что иногда не только участников, но и оркестра не слышно. Какой там сон? Да и сами передачи, в отличие от «Подводной одиссеи Кусто», мне не нравятся. Еще не нравится «Утренняя звезда», где Николаев, этакий Гумберт Гумберт российского пошиба, регулярно меняет своих помощниц, словно нимфеток по мере созревания. Сперва у него была, помню, Маша, потом вроде бы Юля, а теперь еще черт знает кто. Когда она повзрослеет, он найдет и ей замену. Гнусно все это.

По первому каналу шли новости — опять в стране одни несчастья. Где-то сошел с рельсов пассажирский поезд, пропасть жертв. Там, откуда я убежал, опять обостряется обстановка. Наши футболисты опять кому-то продули. Была и хорошая новость: американская официантка выиграла в казино тридцать семь миллионов долларов.

Я на другой канал и переключаться не стал, просто выключил телевизор и вернулся в свою ванну.

10

— Привет, приятель? — сказал я пауку, включая воду, ложась в холодную ванну и пяткой затыкая сливное отверстие.

Пауку, видимо, надоело сидеть в своей паутине, и он решил попутешествовать — болтался на своей призрачной паутинке прямо над моей головой. Не знаю, что потом случилось у него, но паук вдруг свалился ко мне в ванну, я едва успел голову убрать. Воды было совсем чуть-чуть, на дне, еще не успела набраться, и паука я быстро выловил и положил его на край ванны, возле свечи, и он от воды весь съежился и сделался похожим на нитяной катышек.

Я слегка подул на него.

— Эй, приятель, ты чего? — сказал ему. — Решил оставить меня совсем одного? Давай-ка вставай? Не хватало мне еще одного мертвеца!

Паук лежал возле свечи и не шевелился. Мне было жаль его, как родного, но чем ему помочь, я не знал. Все-таки это не человек, утопленник, наглотавшийся воды, которому нужно делать искусственное дыхание, разводить руки в разные стороны и дуть в рот. Как поступают в подобных случаях с пауками, я решительно не знал.

Я снова подул на него. Мне хотелось, чтобы он ожил и снова сидел в своей паутине, рядом с дохлыми мухами и тараканом, приползшим от соседей, а не валялся, как мертвый нитяной катышек, возле свечи.

В голову мне пришла сумасшедшая мысль: набрать «03» и вызвать «скорую». А когда бригада этих придурков в белых халатах ввалилась бы ко мне в дом, отвести их в ванную комнату и, ломая руки и роняя слезы, потребовать, чтобы они до последнего боролись за жизнь моего приятеля-паука и подключали к нему разные приборчики и кислородный баллон.

Вряд ли они стали бы заниматься всем этим, а вот меня не забыли бы прихватить в психушку, это уж точно. Вдобавок там выяснилось бы, что я дезертир, и… Черт возьми, об этом даже думать не хотелось! Но все равно паука я прихватил бы с собой и устроил бы ему пышные похороны прямо в больничной палате в присутствии дураков соседей.

Я еще раз подул на паука, думая, что это действительно необходимо, и дул на него до тех пор, пока у него не оттопырилась одна ножка, потом другая, и мне стало ясно, что он жив. Через несколько минут он совсем обсох (и все это время я не переставал на него дуть), поднялся и медленно покарабкался по плиткам наверх, к своей паутине. Я не отводил от паука глаз и держал под ним раскрытые ладони на случай, если бы он вдруг сорвался. Все обошлось благополучно. Через полчаса, все это время я следил за пауком, он устроился в своей паутине, а я, развалившись в пустой холодной ванне, затыкал пяткой сливное отверстие.

Я был очень доволен. Паук снова сидел в своей паутине, я валялся в своей ванне, как вампир в гробу, на трубе висело забытое ею нижнее белье — черные трусики и бюстгальтер. Идиллия. Было бы совсем хорошо, если бы пришла она и, выслушав меня еще раз, поверила бы в мои чувства и в то, как я ее люблю, и осталась бы навсегда. И тогда я видел бы ее каждый день, и мы принимали бы ванну вдвоем, как это было очень давно, и я прикасался бы к ее телу, гладил его, прижимался к нему, как прижималось когда-то это забытое или оставленное специально, чтобы досадить мне, белье, и еще я целовал бы это тело — от кончиков пальцев ног до родинки на левой, как у лермонтовских героинь, щеке. И то, что находится между кончиками пальцев ног и родинкой, я тоже бы жадно целовал, ее бедра, ягодицы, клитор в раздвинутом влагалище, небольшой шрам на правой коленке и маленькую грудь с нежными розовыми сосками. Возможно, ей нравилось бы все это, и она покорно и с благодарностью принимала бы все эти жалкие ласки, на которые было способно мое не менее жалкое воображение.

Негромко журчала вода, набираясь в ванну.

Я прикрыл глаза и представил, как она открывает дверь и входит сюда, улыбаясь своей милой улыбкой. Воздух в ванной комнате моментально пропитывается «Сальвадором Дали», и она начинает медленно раздеваться, небрежно бросая свои вещи прямо на пол. Потом она поворачивается к зеркалу и поправляет волосы, а я, облизываясь, смотрю на ее ягодицы, зная, что сейчас она перешагнет стенку ванны и окажется в моей власти. Раньше ей всегда нравилось, когда я сзади, и мне это нравилось тоже, но теперь я хотел бы, чтобы она была в классической позе — лицом ко мне. И мы свободно уместились бы в этой тесной посудине, и я лежал бы сверху, а она, постанывая, подо мной, и я смотрел бы ей прямо в глаза, и губами чувствовал бы ее губы. Я бы не торопился и погуще развел бы свой яд, погружаясь в нее осторожно и медленно, как в девственницу, у нее там и правда все очень узко, и все ее выделения я хотел бы выпить, словно яблочный сок.