– Хватит! – пренебрежительно сказала она. – Ты не смешон. Может, в этом есть и моя вина? Может быть, у меня пропал аппетит на смешное, как у тебя твой талант смешить?

Пузырь резко остановился. Потрясенный провалом, запыхавшийся, изнуренный танцем, сконфуженный, он покорно склонился перед царицей. Вася, сам ожидавший со страхом сурового приговора, жалел друга, так сурово отчитанного при посторонних. Помолчав, Анна Иоанновна велела парикмахеру поправить ей две пряди волос, от ушей к лицу, затем с видом великой страдалицы повернулась к Васе.

– А что ты приготовил?

– Но я, Ваше Величество… ничего! У меня не было времени, я только что заступил в должность.

– Я думала, что для настоящего шута смешить людей – дело обычное.

– И да, и нет, Ваше Величество.

– И да, и нет? Я не принимаю таких ответов. – Царица метнула в сторону Васи сердитый взгляд. – У меня да – это да, а нет – это нет, но никогда вместе. Итак, готов ли ты меня потешать? Отвечай кратко – да или нет.

– Да! – лихо выкрикнул Вася с подкосившимися от страха коленками.

Анна Иоанновна медленно повернулась, чтобы получше разглядеть храбреца.

– Ну так иди сюда! – приказала она.

Вася не растерялся от грубого окрика. Напротив, приказ царицы его подстегнул. А не поставить ли все на кон? Он словно сошел с ума. Руки и ноги неожиданно сами пришли в движение, смешно подражая движениям танцора, ведущего даму в паване.[8]Однако напрасно Вася старался изображать галантного кавалера. Царица застыла в молчании. Люди вокруг нее, казалось, тоже не оценили смешной стороны представления.

Вася скользил, рассыпался в поклонах, но в душе сокрушался: видно, он недостаточно безобразен, чтобы смешить публику. Неужели надо быть еще большим уродом, скрюченным и горбатым, чтобы вызвать у государыни смех? В надежде заслужить одобрение собравшихся он попытался сделать пируэт. Но ему не везло: потеряв равновесие, он шлепнулся на пол. Превозмогая боль в пояснице, потирая ушибленный зад, Вася тем не менее весело рассмеялся. Ответом было эхо молчания. Пузырь попробовал спасти положение.

– Однако, парень, ты здорово нализался! – весело сказал он. – Хорошо, что падать было невысоко!

Шутка Пузыря не имела успеха. Царица раскрыла веер и стала брезгливо обмахиваться, словно поблизости кто-то испортил воздух. Потом, обратившись к Бирону, спросила:

– Ну а ты что об этом думаешь? Ты ведь любишь танцевать на балах с молодыми женщинами. Хорошо ли мой шут справился с ролью?

Вася догадался: царица подпустила Бирону шпильку за непозволительный интерес к одной из своих фрейлин. А еще он подумал, что, изображая влюбчивого танцора, он, сам того не желая, совершил ужасную глупость. Однако Бирон сделал вид, что не понял намека.

– Ваше Величество, – сказал он непринужденно, – новый шут из кожи вон лез, чтобы вернуть вам хорошее настроение. Он отшиб себе зад. Будьте же снисходительны!

– К кому? – резко спросила царица. – К нему или к тебе?

– К тому, кто больше в этом нуждается! – с улыбкой ответил Бирон.

Похоже, ответ Бирона успокоил царицу.

– Ну хорошо, Бог не без милости! Надеюсь, шуты скоро придут в себя, а долг некоторых персон оправдать своей преданностью те привилегии, которые они до сего дня от меня получали.

– Ее Величество может не сомневаться: для всех здесь присутствующих ее пожелания – закон, такой же незыблемый, как если бы он исходил от Бога! – напыщенно произнес Бирон. – А пока не угодно ли будет Ее Величеству, чтобы Пузырь и Вася продолжили выступление?

– Нет, – вздохнула царица, – я устала. И потом, ты же знаешь, что меня ждет работа. Есть женские радости и есть служение Отечеству. Мне приходится разрываться между тем и другим.

Присутствующие, склонив головы, застыли в молчании. Царица встала, величественная, огромная, заплывшая жиром… Нарумяненная сверх меры, затянутая в ярко-красный сатин, она посмотрела на Васю в упор гипнотическим взглядом, словно желая околдовать, на ходу обронила:

– Для начала неплохо.

Поднявшись к себе на этаж шутов, Пузырь рассудил о случившемся так:

– Мне это не в новинку! Со мной ей было всегда то скучно, то весело. А вот ты приготовься к таким переменам. Уж такие погоды у нас на Руси: то жарко, то холодно! Но к этому вскорости привыкают. А иные даже находят полезным здоровью.

– Ну, хорошо, – согласился Вася, слегка раздраженный невозмутимым спокойствием Пузыря. – А со мной-то что теперь будет? Хотелось бы знать, куда…

– Для чего? Все равно от тебя ничего не зависит. Жди! Мы все здесь ждем. Пусть все идет своим чередом. Бери пример с Бирона. Еще недавно царица сильно гневалась на него, а сейчас все уладилось. Даже крошку Наталью Сенявскую признали невинной девицей и вновь приглашают в опочивальню Ее Величества.

– Не она ли давеча была на приеме? – спросил Вася. – Высокая светловолосая красавица, та, что держалась особняком?

– Она самая, – подтвердил Пузырь. – И высокая, и светловолосая, и красивая! У этой свиньи Бирона есть вкус! Однако мужчине порой приходится делать выбор между красивым и нужным, между сердцем и разумом. Наша государыня потому и не делает шума из этой истории с фрейлиной. Что бы там ни случилось, сердце ее предмета, озабоченного карьерой, никогда не займет соперница. А теперь о тебе… Если все устроится к лучшему, мы с тобой проживем бок о бок под этой гостеприимной крышей до конца наших дней. Сегодня, видать, мы не выиграли, но и не проиграли, а это – главное! Подождем до завтра, утро вечера мудренее. Встряхнись! Поглубже вздохни и думай о чем-то другом! Жизнь – это не только смешить государыню! При случае и самому не мешает немного развлечься!

– Это как?

– Пуститься в загул.

Пузырь разоткровенничался. Он рассказал новичку, что по определенным дням к ним приглашают веселых баб, и те их обслуживают. Расходы определяет казна. Кстати, есть ли у Васи опыт? Конечно, признался Вася, он не раз уступал похотливому бесу, сходился в деревне с вольными девками, но всякий раз в этом было больше стыда, чем радости.

– Со мной такое бывало, – признался Пузырь. – Потереться о бабу за деньги – это совсем не то. Настоящая радость от женщины – это когда ты пьянеешь от разделенного чувства и нежности, а не та короткая сладкая судорога, которой ты разрешаешься с кем ни попало. Увы, нам, жалким уродам, не дано испытать такого блаженства!

– Ты прав. Мне тоже не приходилось собой гордиться. Я чувствовал, что женщинам было противно мне отдаваться. Они это делали из любопытства. Ну а что до меня, то я попросту в них облегчался.

– Тебя это мучает?

– Не очень. Я привык.

– Мне это напоминает еду, – заметил Пузырь. – Пока не отведал хорошей кухни, ешь все без разбору. Один повар-чудак пичкал нас три года подряд ужасной стряпней. И никто не сетовал, все принимали это как должное. В этом году у плиты колдует великий искусник. И мы превратились в чревоугодников. Я раньше не рвался к еде, теперь смакую каждое блюдо, еда превратилась в праздник. Кстати, вот за едой и расскажешь мне обо всем, тем более что нам давно пора быть в столовой. Я голоден как волк! А ты?