И устремляюсь вновь к своему «ненаглядному», приятно шурша юбкой и стуча по каменному полу устойчивыми каблучками.

— А летописец? — кричит Фесилия мне в след.

— Мать моя женщина! — останавливаюсь я и снова разворачиваюсь. — Ну давай своего летописца. Только быстро!

И когда только я научилась так смотреть? Гордо, свысока, важно.

Когда на мне затянули корсет, грудь в котором подпрыгнула на два размера? Или когда вручили складной шёлковый веер? В моих руках он сейчас выглядит как жезл полководца, которым я постукиваю по столу, приглашая плюгавого старикашку в смешной шапочке с кисточкой, занять стул.

— Прошу вас, господин…

— Ля Поль, Ваша Милость, — склоняется он, получая своей кисточкой по лбу. — Королевский летописец.

— Очень приятно, Катарина, жена короля Абсинтии.

И снова постукиваю я от нетерпения, пока, никуда не торопясь, он листает свою огромную исписанную до половины книгу. Потом подслеповато тычет пером в принесённую с собой чернильницу. Подслеповато, потому что попадает в неё не сразу. И первым делом оставляет на странице жирную кляксу. Долго сокрушённо качает головой, словно такое с ним впервые, хотя разворот его гроссбуха похож на минное поле, и потом только задаёт, наконец, свой вопрос:

— Приходил ли сегодня Его Величество в вашу спальню?

Веер замирает в моей руке. Да он и сейчас ещё там, только к чему это старикан клонит?

— Ну, допустим, приходил, — смотрю я как он начал кивать ещё до того, как я ответила, и сделал какую-то пометку.

— Приняли вы его?

— Ох, приняла, — отвечаю я, приложив руку к груди. Ну что ещё мне оставалась, только принять и простить. Но невозмутимый Ла Поль не реагирует. Видимо, он ещё и глуховат. — Приняла, приняла. Как в лучших домах ЛондОна.

— Сколько раз наступило семяизлияние? — опять делает он пометку, и я явственно вижу нацарапанные пером буквы «СИ».

Что за…? Этот борзописец вообще в своём уме или повредился? Разве задают приличным девушкам такие вопросы? Но он замирает со своим пером, желая услышать ответ.

— А сколько надо? — нет у меня желания позорить в глазах потомков самодержца. А то внесут в летопись и всё, пиши пропало, закрепится за ним слава не сурового челябинского парня, а слабого, по-мужски несостоятельного. — Один, — слежу я за реакцией дедули, и он как будто ждёт продолжения. — А потом ещё один раз… заходил.

Но странный дедушка опять вроде как ожидает новых откровений.

— Нет, я, конечно, не замеряла, но энное количество семенной жидкости в меня точно попало.

Интересно, в чём они тут такое меряют для истории? В горстях?

«Алё, гараж!» — так и подмывает меня пощёлкать пальцами перед дедушкиным лицом. Хотя чего это я так не по-королевски, у меня же есть волшебный веер. Громко хлопаю о стол.

— Значит, сегодня до обеда один раз? — отмирает дед и принимается сверяться с какими-то записями, идущими ранее. И я не выдерживаю, заглядываю ему через плечо.

— Один раз, — подтверждаю.

— Один раз процедура консумации, — скользит он пальцами по строчкам и считает: — Один да один два. Два да один три.

А я дочитываю рядом: «Вскрикнула как мышка. Подтверждено м-ль Ф., личной камеристкой, г-жой Ф.Ф., специально приглашённой» и неразборчиво добавлена ещё парочка каких-то ледей. «От ужина отказался. Заперся в комнате с генералом Б.А. для обсуждения государственных дел. Ночью приходил к покоям жены. Постоял, но не зашёл».

— Погоди, погоди, — убираю я морщинистую руку, что мешает мне читать.

«Дата (не поняла, но сегодня, утро). Опять постоял у двери покоев м.К. Поговорил с доктором. Поговорил с камеристкой. Уехал на охоту. Завтрак (прочерк). Подстрелил двух зайцев».

— Я дико извиняюсь, — отвлекаю я летописца, который явно про меня забыл и решил разлиновать свой гроссбух, отметив точками, где потребуются мои показания. Но и об этом он, похоже, тоже забыл, застыв с пером в руках. Зато я по точкам с удивлением узнаю, что ни много ни мало, а король ещё должен зайти ко мне после обеда и на ночь глядя. — А почему не написано, что он ел на обед? Хороший ли у него был стул? Не мягковатый ли?

— Простите, миледи, — как проснувшийся филин вздрагивает летописец и ставит в своих талмудах ещё одну кляксу. — Это записывает королевский лекарь. А какие приказы и в котором часу подписаны — работа писчего канцелярии. А вот если скажем…

— Вы бочку на него катите, то это уже в транспортный отдел. Ужас, сколько бюрократии, — возмущаюсь я и выхватываю взглядом нечто, что мне совсем не нравится.

На предыдущей странице между «зайцами» и «обедом», когда Катьки ещё и в помине не было во дворце, указана некая «м-ль М.А» Это что ещё за Мля? И судя по записям Его Неутомимость оприходовал гражданочку и накануне вечером. А на следующий день вот то самое, что летописец называет загадочными буквами «СИ» он сделал этой М.А. в… платок?

Всё! Ущипните меня. Я не верю. Просто в голове не укладывается, что несчастный король оставляет своё королевское семя не только по расписанию, но и в строго отведённых местах. И каждый миллилитр ценного биологического материала берётся на карандаш.

Пришёл. Увидел. СИ. Какие на хрен поцелуи, когда служанки чутко прислушиваются у дверей к каждому финальному рыку, ну или «писку», который издаёт не он. Ведь именно с их слов записано это «постоял у двери». Ну, Филя! Ну, шпиён!

Ры-ы-ы! Аж подбрасывает меня от возмущения. А трудовой договор с этой МА у него подписан? А отпуск? Выходные? Стирает ли она, скажем, этот свой платок?

— Любезнейший мистер Ля Поль, вы не могли бы оставить мне эту тетрадочку до вечера? — тяну я к себе фолиант. Судя по толщине, я почерпну из него немало сведений о Георге Не Знающем Усталости.

— Но это моя работа, — тянет он его в другую сторону.

— А моя работа — родить королю наследника. И я могу поспорить, кому из нас трудней!

Я бы, конечно, одержала победу, но зачем без нужды расстраивать старика.

— Впрочем, увидимся после ужина, — отпускаю я книгу. — Я ведь правильно поняла, что у нас обязательно должен быть повод встретиться? Ну, скажем, король подстрелит ещё парочку зайцев? — последний вопрос я задаю Фелисии, которая выпроваживает словно и забывшего, что он здесь делал, биографа.

— Это обычная процедура, — пожимает она плечами. — За каждым вступившим на престол монархом ведутся такие записи.

— Но зачем? — искренне не понимаю я.

— Для истории. А ещё если король плохо исполняет свой супружеский долг, то у него не будет оснований избавиться от своей жены, если она не понесёт.

— А плохо — это сколько? — снова выходим мы из комнаты Аурелии в коридор.