— Чушь, бред все эти слова на постаментах наших предков, — говорил он, расхаживая по своей любимой дворцовой палате. Ее стены, мебель и даже полы были отделаны тончайшими полосками перламутра. Целые картины из разноцветных кусочков раковин переливались, мерцали, отражали свет и светились собственным. — Все эти «Великие», «Победители», «Благодатные» и «Божественные»… Мы не правим этим миром. Демоны — вот кто настоящие властители. Если б я имел хотя бы десятую часть их силы…

Клавдий смотрел на свои ухоженные белые руки с одним-единственным золотым перстнем всадника и сжимал пальцы так, словно хотел сомкнуть их на чьей-то шее.

— Ну ничего. Я подожду. Дождусь и возьму то, что мне положено. Не так ли, моя золотоволосая?

Арэлл Селфийская была спокойна и уравновешенна. Все считали ее такой. Девушки с севера Эллиды отличались твердым характером, верностью и благородством. Никто не знал, что в глубине ее души, словно маленькая саламандра, спит неудержимое бешенство. Не стоит тыкать палкой безобидную на первый взгляд огненную ящерицу, просыпаясь, та становится жестока и свирепа.

— Клавдий, этот дворец забит золотом до самой крыши. Жемчуг Лоллы стоит сорок миллионов сестерциев. Твой перстень, один только перстень, стоит миллион. А твой народ…

— Арэлл, дорогая моя, боюсь, ты по-прежнему не понимаешь. Эта роскошь оправданна. Всеми нами правят демоны. Мы ничто перед ними, беспомощные и жалкие. Что мы можем им противопоставить в глазах того же самого народа. Позволь, я напомню тебе древнюю легенду о старых богах. Они были прекрасны, вечно молоды и жили в золотых чертогах. Мы как эти древние боги в глазах простых людей.

Он повел рукой величественным, отрепетированным жестом. Маленькая саламандра в душе Арэлл тут же подняла голову.

— Твой народ продает себя в рабство, чтобы не умереть от голода. Пшеница не растет на болоте, там даже ячмень еле вызревает, а ты требуешь триста сиклей[10]белой муки с каждой крестьянской семьи в год! Они сами не едят хлеб, но отдают его тебе! Твоим демонам! Ты не бог, Клавдий! Ты ничтожество!

«Сейчас он меня ударит!» — с тихой злостью подумала Арэлл и представила, что, как только это произойдет, она схватит вон ту золотую чашу с виноградом и с размаху с наслаждением швырнет ее в сытую, гладко выбритую физиономию Клавдия. А потом… Ей не пришлось закончить эту мысль. Жених сдержался, проглотил оскорбление, улыбнулся побелевшими от бешенства губами:

— Я понимаю, дорогая. Тебе трудно привыкнуть. У вас же там… ну там, откуда ты… все очень просто. Рабы едят за одним столом с хозяевами. Спят в одной комнате. А кое-кто до сих пор поклоняется этой ужасной богине плодородия. И все же тебе придется вести себя достойно твоего теперешнего положения. Забудь свою деревню. Не будь столь вульгарной.

Клавдий развернулся и пошел прочь из покоев. На выходе ему все-таки удалось отвести душу. Молчаливый, неподвижный телохранитель, тень Арэдл, стоял у двери. Сын императора замедлил шаг, размахнулся и влепил ему пощечину, все еще зудевшую в руке. Гай не пошевелился, пустые глаза его по-прежнему ничего не выражали. Удовлетворенный, Клавдий поправил ободок перстня на пальце и удалился.

Дальше все было почти так, как представляла себе Арэлл. Девушка схватила чашу и швырнула ее в стену. Золото зазвенело по полу, виноградный сок потек по перламутру стен.

— Ничтожество! — повторила она. Глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Я приношу свои извинения, Гай. Лудий Клавдий сегодня не в духе.

Молодой человек молчал. Лицо его под полибийским шлемом с высоким плюмажем казалось совершенно непроницаемым.

— Гай! В этом дворце достаточно статуй! Поговори со мной!

Телохранитель-тень хорош тем, что его присутствие можно не замечать, меняя наряды, беседуя с подругами, гуляя в нижних садах. Бездушная, верная, неустающая игрушка… Арэлл размахнулась, чтобы шлепнуть его по чешуйчатой блестящей лорике[11], но Гай неожиданно перехватил ее руку. Деликатно, но крепко.

— Вы можете пораниться, госпожа.

— Значит, ты защищаешь меня и от себя самого?

Он выпустил ее запястье, но не замер вновь неподвижной, величественной статуей, продолжая смотреть на Арэлл. Живые глаза на живом лице. А она слишком устала от статуй.

— Вы смелая женщина, — сказал он неожиданно. —Я? Почему?

Он не ответил, решив, видимо, что и так позволил себе недопустимую вольность — заговорил со своей госпожой.

— Нет, подожди, не замирай снова. Давай поговорим. Почему ты сказал, что я смела? Только из-за того, что злю Клавдия? Но это не смелость. Отчаяние.

Гай молчал. Можно было подумать, он внезапно потерял слух и голос одновременно.

— Условности. Сплошные условности. — Арэлл подобрала с пола маленькую кисть винограда и задумчиво повесила ее на одну из пластин лорики Гая. Прямо на грудь. — Это тебе орден. За доблестное молчание.

Уголки губ телохранителя чуть дрогнули. Значит, долго не продержится. Девушка довольно рассмеялась, оторвала от веточки виноградный лист и украсила им плюмаж шлема. Для этого пришлось приподняться на цыпочки. Отступила на шаг, полюбовалась. Телохранитель постепенно превращался в древнего бога виноделия, украшенного плодами и листьями. Остается найти подходящий жезл вместо копья. Улыбаясь, Арэлл отвернулась.

— Госпожа, можно задать один вопрос?

— Можно.

— Ваши волосы… это настоящий цвет?

— Да. Настоящий.

Свободные граждане Великого Рэйма почти все были темноволосы. На длинные золотистые локоны Арэлл знатные рэймлянки смотрели с тихой завистью. Им, чтобы получить цвет такой чистоты, приходилось красить свои косы сложными составами из трав и отбеливать на солнце.

— Еще вопросы, Гай?

— Больше вопросов нет. Но есть один совет.

— Совет?!

— Предостережение. Будьте осторожны, когда говорите в этом дворце о демонах.

— О демонах? Что ты имеешь в виду? Я говорю о них то же самое, что и все остальные.

Но он замолчал, и теперь надолго. Напрасно Арэлл, уже сердясь, требовала объяснений. Гай, видимо, решил, что и так сказал слишком много.

Во дворце было пятьдесят жертвенников. Тридцать малых и двадцать больших. Под ними постоянно тлели угли, а над чашами вился красный дымок — тонкие струйки, похожие на жадные раздвоенные языки. Особые рабы, одетые в передники из красной кожи, с волосами, смазанными маслом и посыпанными золотой пылью, следили за тем, чтобы демонический огонь не оставался без пищи.

Арэлл казалось, что возле массивных золотых треножников клубится почти материальное зло. Клавдий после каждого ритуального обряда сутки отлеживался в своих покоях, прикладывая ко лбу куски мокрой ткани, орал на рабов и выливал на себя благовония флаконами. Но не мог избавиться от запаха крови, который мерещился ему везде.