они сделали с её дочерью. Точнее, за то, что Арес сделал с её дочерью после того, как узнал о последнем пророчестве, изречённом дельфийским оракулом, но вытканном руками мойр.

Как было бы прекрасно, если бы серп Крона одним своим росчерком прекратил существование драгоценного мужа! Впрочем, если порубить его на куски и сбросить в Тартар, выйдет вполне себе ничего. Вечные мучения в Тартаре всяко лучше мгновенной и почти безболезненной смерти.

Определившись таким образом со следующей целью, царица позволила себе улыбнуться. Тень, которую она как раз отправляла в Элизиум (какой-то мелкий царёк из Фессалии, дальний родственник Геракла), нервно дёрнулась и припустила к Лете.

— Когда-то я тоже умел так улыбаться, — шепнул ей невидимый подземный царь.

Аид был совсем рядом, она даже чувствовала исходивший от него тонкий аромат степных трав и тщательно выделанной кожи, но точно не смогла бы определить, откуда он доносится. То же и с голосом — казалось, шёпот звучит со всех сторон одновременно.

В какой-то момент Персефоне почудилось: Аид сидит на соседнем троне с двузубцем в руке и пристально изучает склонившуюся перед ступенями тень. И не варварские на нём одежды, а черный гиматий, и кожа такая же бледная, как у неё, и волосы не собраны в косы, а распущены по плечам…

Царица на мгновение смежила веки, стряхивая с себя видение, усилием воли выбросила бывшего Владыку из головы и снова занялась судами.

Кроме нескольких почивших героев её вердикта ожидал эллин, из непонятных соображений нареченный именем «Олимп». При жизни он грабил, убивал и не стеснялся хулить богов (больше всего доставалось Гере, потому, что семейная жизнь у него не сложилась), поэтому Элизиум ему явно не светил. Но Минос, Радамант и Эак не смогли определить для него кару, потому, что любое наказание звучало бы как издевательство над настоящим Олимпом:

«Олимп будут вечно раздирать на части голодные псы»

«Олимп будет сброшен в Тартар»

И даже нейтральное «Олимп обречён вечно скитаться по асфоделевым лугам» в таком контексте звучало как-то не очень.

Персефона долго перебирала возможные варианты, пока наконец не решила, что Олимп будет вечно возносить хвалу волоокой Гере, по нормативу не меньше пяти раз в час, и не услала тень на Поля Мук.

— Жестоко, — прокомментировал шепот из-за плеча. — Бедняги на Полях Мук и так страдают, а тут еще и это.

— У нас здесь не Элизиум, — отрезала Владычица. — По крайней мере, не везде. Пусть терпят.

Судьи, стоящие на нижней ступеньке, как-то подозрительно переглянулись, но от комментариев воздержались. Репутация у царицы была специфической. Она могла разговаривать хоть с кем-то невидимым, хоть сама с собой, и подземным решительно не было до этого дела.

Дальше были неверные жены, с которыми Персефона всегда общалась лично — она считала, что судьи-мужчины в этом вопросе будут необъективны. Особо невезучие неверные жены шли в комплекте с любовниками. Потом — жены, убившие своих мужей. Тут царица тоже разбиралась досконально — женщинам, которые отравили супруга потому, что не могли терпеть бесконечные измены, кара всегда смягчалась. Зато детоубийцам, независимо от пола, всегда доставалось по полной программе.

Но хуже всего приходилось тем, кто утверждал, что пытался убить дитя из-за какого-нибудь пророчества. Были, были у царицы свои претензии к пророчествам и пророкам… точнее, к пророчествам и идиотам, которые в них верили.

Суды длились не меньше пяти часов, а Ареса всё не было. Наконец, к началу шестого часа массивные двери в зал немного приоткрылись, и в образовавшуюся щель протиснулся бог войны.

Огромный, мощный, с густой копной черных волос, ниспадающих на свирепое красное лицо, Неистовый Арес предпочитал всем одеждам роскошный золочёный доспех и изъятые у Гермеса крылатые сандалии. В этот раз доспехи были заляпаны засохшей кровью, а на голове красовался массивный золотой шлем, украшенный россыпью драгоценный камней и своеобразным «хохолком» из павлиньих перьев.

Проникнув в зал, Арес в позе крадущегося охотника направился к тронам. По пути он отвесил несколько пинков чудовищам из свиты Персефоны и беззвучно расхохотался, глядя, как та же Эмпуса озирается по сторонам, словно не замечая собственного царя. Проходя мимо Миноса, Неистовый хлопнул того по лысине, а у левого тела Гекаты задрал хитон.

— Ветер, царица, — хладнокровно пояснила Трёхтелая, провожая скачущего козликом Ареса тем самым взглядом, после которого особо впечатлительные бежали топиться в Лете. — Просто ветер.

Персефона послала Гекате безмятежную улыбку.

— Что это с ним?! — прошипел ей на ухо невидимый Аид. — Он что, воображает, будто на нем мой шлем, дающий невидимость?

Персефона чуть-чуть опустила подбородок, не переставая наблюдать за «невидимым» супругом.

— Гениально.

Прежде, чем снова обратиться к теням, царица позволила себе чуть заметно улыбнуться.

Никто не знал, что, покидая Подземный мир, Аид оставил здесь шлем-невидимку. Все как-то подумали, что хтоний явно не помешает тому, кто собирается прятаться в мире смертных. Но Аид — теперь Персефона знала это наверняка — не собирался прятаться. Он настолько вжился в шкуру обыкновенного человека, что стал одним из них. А зачем простому смертному таскать с собой божественный артефакт?..

Персефона наткнулась на хтоний в спальне Владыки — когда пряталась под ложем от разъярённого Ареса в одну из первых ночей, наполненных болью, отчаяньем и безысходностью.

Почему никто не обнаружил шлем раньше? Слуги из числа теней умерших не могли прикоснуться к божественному артефакту, а Аресу было незачем заглядывать под ложе. Но Персефона, конечно, предпочитала думать, что шлем показался только ей. Что он выбрал её новой хозяйкой.

Тогда, ощущая под пальцами холодный металл, юная царица обретала спокойствие и уверенность будущей Владычицы.

Правда, боль от этого не исчезала — Арес был никудышным любовником. О том, что супружеский долг может приносить удовольствие, она узнала спустя столетие, и то лишь благодаря Посейдону и Амфитрите. Пожалуй, Аресу стоило у них поучиться, а не называть жену «мраморной колонной» только из-за того, что та не впадает в экстаз от одного его взгляда. Впрочем, Арес, хоть и был падок на нежных мальчиков, ни за что бы не согласился допустить на ложе Владыку Морей, а без него Амфитрита принципиально никому не отдавалась. Чего только стоила недавняя история с Медузой Горгоной, которая попыталась увлечь Морскую царицу в сети лесбийской любви, но получила жёсткий отказ! Персефона не слишком хорошо помнила, что там дальше — кажется, влюбленная бедняжка не оставила попыток завоевать сердце Амфитриты, та пожаловалась Посейдону, и в результате Морские Владыки овладели Медузой вдвоем. Вдобавок она ухитрилась поймать какое-то проклятие от Афины, а под конец жизни закрутила интрижку с Персеем…

В