«Ну же, Грэм, переходи к делу, — подумала она. — Не заставляй меня нервничать».

— С Рикардо Делвином.

— Делвином… Черт, Дик Делвин. Неужели ты видел «По ту сторону Луны»? Ужас, верно? И я была ужасна, ведь так?

— Просто неудачное распределение ролей. И сценарий писал не Фолкнер, так?

— Я сидела в постели в дурацких темных очках и сказала: «Я не хочу, чтобы это выплыло». Или что-то вроде. Звездная роль.

— Пожалуй, такой вариант лучше. Нет, ты сказала: «Я не желаю, чтобы это приобрело известность».

— Ну, я-то, во всяком случае, ее не приобрела. И я понесла кару за то, что была безнравственной женщиной.

— М-м-м-м-м.

— Но почему вы смотрели эту дрянь? Я думала, вы собирались пойти на какой-то фильм, где снимали школу Элис.

— Мы и собирались. Только сомневаюсь, что такой фильм вообще существует. Это… ну, полагаю, это была одна из шуточек Барбары.

— Долбнутая Барбара! Долбнутая Барбара!

— Только не мной, любимая.

— Нет, право же! Долбнутая Барбара. У тебя в неделю три часа, чтобы провести их с дочкой, и только, а она использует их, чтобы ужалить меня.

— Ну, вряд ли она об этом думала.

Он сам не верил своим словам.

— Тогда для чего же? Она просто хотела принудить тебя, чтобы ты увидел, как я скверно играю, и поставить тебя в неловкое положение перед Элис. Ты знаешь, как дети впечатлительны. И теперь Элис думает обо мне как об экранной девке.

— Ну, вряд ли. Она очень разумна.

— В ее возрасте разумными не бывают. Именно так я выгляжу в фильме, и именно это она думает. «Папа взял и женился на шлюхе, — завтра скажет она в школе подружкам. — Ваши папы все женаты на ваших мамах, а мой ушел, бросил мамочку и женился на шлюхе. Я видела ее в воскресенье. Настоящая ШЛЮХА!» — Энн изобразила подростковый ужас.

— Ничего подобного. И вряд ли она настолько знакома с этим словом, чтобы употреблять его, — ответил Грэм, но не убедил и себя.

— Ну, это ведь должно на нее подействовать, верно? Долбнутая Барбара, — повторила она, на этот раз словно подводя итог.

Грэм все еще испытывал легкий шок, когда Энн материлась. Он навсегда запомнил первый случай. Они шли по Странду в дождливый вечер, как вдруг она выдернула свою руку, остановилась, поглядела вниз на чулки сзади и сказала: «Твою мать». Она (а возможно, и он) забрызгала лодыжку грязной водой. Одну лодыжку, только и всего. Достаточно постирать колготки, и следа не останется, боли это не причиняло, было темно, так что никто ничего не заметил бы, и они возвращались домой, а не собирались куда-то. И тем не менее она сказала «твою мать». Вечер прошел так приятно, они отлично пообедали вдвоем, ни единой стычки, разговор не истощался, и все равно пара капель воды — и у нее вырвалось «твою мать». Так что она сказала бы, произойди что-нибудь серьезное? Если бы она сломала ногу или высадились бы русские?

Барбара никогда не употребляла такие слова. Грэм никогда не употреблял их, когда был с Барбарой. Во всяком случае, ничего, кроме «черт!», и то про себя.

В тот вечер, когда они пошли с Энн дальше по Странду, он мягко спросил.

— Что ты сказала бы, если бы высадились русские?

— А? Это угроза или обещание?

— Нет, я про другое: ты выругалась, когда забрызгала свои колготки. Вот я и подумал, что ты сказала бы, если бы сломала ногу, или высадились русские, или еще что-нибудь вроде.

— Грэм, — ответила она, подбирая слова, — вот когда случится, тогда и посмотрим.

Некоторое время дальше они шли в молчании.

— Полагаю, ты считаешь меня ханжой, но мне просто захотелось узнать.

— Ну, скажем, ты жил в ватке.

Больше они этой темы не касались, но Грэм не мог не заметить, как сам стал ругаться много чаще по мере того, как они с Энн становились все ближе друг другу. Сперва нерешительно, затем с облегчением, а затем со смаком. Теперь он матерился машинально, простым контрапунктом, как и все кругом. Ну а если и когда явятся русские, нужные слова тоже явятся сами собой.

— А как было сниматься в «По ту сторону Луны»? — спросил он теперь, когда они вечером вместе мыли посуду.

— Ну, похуже, чем в некоторых других. Много репетиций. Маленький бюджет, так что нам всем приходилось носить одни и те же костюмы. Помню, они переиначивали сценарий так, чтобы несколько эпизодов произошли в один и тот же день — и для того лишь, чтобы нам не надо было переодеваться.

— Ну а твой итальянский возлюбленный?

— Дик Делвин? Он был англичанином прямиком из Ист-Энда. И как будто пока еще особенно не прославился, верно? Собственно говоря, мне кажется, несколько недель назад я видела его в рекламе с бритвой. Он был милым. Не слишком талантливым, но милым. Играть не умел, а использовал, как он выражался, «силу взгляда». Как-то днем, когда мы не были заняты на съемках, сводил меня поиграть в шары. Шары!

— И… — Грэм, вытиравший посуду, отвернулся и принялся складывать салфетки, чтобы Энн, когда будет отвечать, не видела его глаза, — …у вас было?

— Ну да. (По звучанию ее голоса он понял, что она смотрит прямо на него.) Всего один раз, по-моему.

— Не больше, чем чихнуть?

— Примерно.

Грэм разгладил салфетки, взял чайную ложку, которую совершенно не требовалось мыть, отошел с ней к раковине и опустил в воду, одновременно поцеловал Энн в шею сбоку и слегка притворно чихнул. И снова поцеловал в то же место.

Ему нравилось, что она отвечает ему прямо и просто. Она никогда не мялась, не хитрила, не уклонялась. И никогда не вставала в позицию, на какую имела полное право, — «ты не заслуживаешь ответа». Она просто сказала ему, и все. Ему нравилось такое положение вещей: если он спрашивал, то узнавал, а если не спрашивал, то не узнавал. Очень просто. Он взял поднос с кофе и ушел в гостиную.

Энн была рада, что перестала играть, когда перестала — то есть за несколько лет до встречи с Грэмом.

Восьми лет оказалось достаточно, чтобы разобраться в случайности, управляющей связью между талантом и ангажементом. Разнообразная работа в театре, на телевидении, а последнее время в кино убедили ее, что в свои лучшие моменты она была вполне хороша, то есть недостаточно хороша, на ее взгляд.

Несколько месяцев она спорила с собой и в конце концов покончила со своей сценической карьерой. Но не для того, чтобы отдыхать, но чтобы в полную меру заняться чем-то другим, умно использовав дружбу с Ником Слейтером, чтобы получить место у «Редмена и Джилкса». (Было очень умно не только не спать с Ником до того, как он предложил ей место, но и дать понять совершенно ясно, что этого не будет, даже если он ей его устроит. Столкнувшись с такой непреклонностью, он как будто испытал облегчение, почти уважение к ней. Возможно, это был наилучший способ, думала она позднее, самый современный способ: в наши дни работу получаешь, если не спишь с работодателем.) И все получилось прекрасно. Не прошло и трех лет, как она стала заместительницей заведующего отделом закупок; шестизначный бюджет и возможность столько путешествовать, сколько ей хочется, и часы работы, пусть иногда и долгие, но определяемые ее собственной компетентностью. Еще до встречи с Грэмом она ощущала, как в ее жизнь входит непривычная стабильность, ну а теперь все упрочилось еще больше.