После таких строк становится понятным вселенское черчиллевское честолюбие с его безграничной жаждой славы и стремлением к успеху. Однажды после прогулки майским воскресным вечером 1880 года с будущим премьер-министром лордом Розбери сэр Чарльз Дилк запишет в своем дневнике: «Я пришел к заключению, что Розбери самый амбициозный человек, которого я когда-либо встречал». Перечитывая же данные строки спустя годы, он сделает на полях заметку: «До тех пор, пока не познакомился с Уинстоном Черчиллем». [57]

Однажды Уинстон признается своей матери:

— Если я не преуспею, для меня это будет катастрофой! Неудачи разобьют мне сердце, ведь амбиции — моя единственная опора. [58]

И Черчилль сделает все от него зависящее, чтобы достичь как можно большего, он пойдет напролом, ломая условности и правила, воспитывая в себе железную волю и превращая непрерывный труд в один из своих самых верных и постоянных союзников.

Отметив некоторые психологические особенности нашего главного героя, самое время вернуться к его учебе в Брайтоне. В 1886 году в его жизни произойдет первое серьезное испытание. Уинстон никогда не отличался крепким здоровьем, его постоянно мучили простуды, «жуткие нарывы», зубная боль и близорукость, которую он старался тщательно скрывать. Как всегда заботливая, миссис Эверест предупреждала его:

— Дорогой Уинни, прошу тебя, не отмахивайся, когда плохо себя чувствуешь. Вовремя сделанный стежок может спасти от большой прорехи. [59]

Пропустив советы няни мимо ушей, весной 1886 года Уинстон слег с пневмонией. Спустя всего четыре дня после начала заболевания температура у него поднялась до 40,2 градуса, полностью отказало правое легкое. Не на шутку перепугавшиеся родители тут же примчались к постели своего старшего сына. В течение трех дней Уинстон в бреду продолжал бороться за жизнь, и только на седьмые сутки ему стало легче.

Во избежание рецидива личный доктор семьи Черчиллей мистер Роуз прописал своему маленькому пациенту покой, обильное питание, а также «избегать сквозняков и переохлаждения». Только спустя несколько месяцев Черчилль окончательно встанет на ноги и обратится к родителям с просьбой:

— Вышлите мне немного наличных, потому что я в очередной раз оказался банкротом. [60]

21 июня 1887 года Уинстон примет участие в праздновании «золотого юбилея» королевы Виктории, ставшего одним из самых масштабных событий десятилетия. На торжественную церемонию в Лондон съедутся многочисленные главы государств, включая королеву Гавайев и наследного принца Японии. Кроме того, своим присутствием Викторию почтят шерифы всех пятидесяти двух графств Англии, мэры ведущих городов, а также различные представители всех 30 миллионов квадратных километров Британской империи.

Делясь своими впечатлениями, леди Рандольф, восторженно напишет в своих мемуарах: «Я редко видела Лондон таким праздничным: синее небо, яркое солнце, пестрые флаги и взволнованная, но терпеливая толпа, равномерно рассредоточившаяся по бесчисленным улочкам. Как жена бывшего члена кабинета министров, я получила хорошее место внутри Вестминстерского аббатства. Зрелище было великолепным и впечатляющим. Изумительно красивые платья и мундиры казались еще ярче и прекраснее в мягком церковном полумраке с лучами летнего солнца, струившегося сквозь старинные витражи окон. Королева, являвшая собой славу и преемственность английской истории, сидела одна в середине огромного нефа. Это была маленькая и трогательная фигурка, окруженная пышным собранием и сотнями глаз, пристально следивших за каждым движением ее стареющего тела». [61]

Находясь уже на закате своей политической карьеры и жизни, Черчилль будет вспоминать о королеве Виктории как о «символе Британской империи и духе своей эпохи». [62] Два поколения, два века, две личности соединились в тот день в единое целое. И если время королевы Виктории стало постепенно сходить на «нет», то Черчилль только начинал свой путь, приведший его спустя полвека к «Звездному часу».

Торжества Британской империи совпали с не менее значимыми событиями и в жизни самого Уинстона. Летом 1887 года Черчиллю пошел тринадцатый год — самое время, чтобы подумать о дальнейшем месте учебы. Согласно английским традициям после подготовительной школы аристократические отпрыски поступали в закрытые средние школы. На протяжении уже нескольких столетий в Англии существует три наиболее престижные средние школы. Первое место занимает Итон, готовивший своих выпускников в Оксфорд. За ним идут Хэрроу и Винчестер.

Настал момент, когда и перед родителями Уинстона встал вопрос, какую альма-матер выбрать. Согласно все тем же традициям члены одного аристократического рода учились, как правило, в одной школе. Для Мальборо таким учебным заведением был Итон. Однако родители Черчилля не торопились с выбором. Темза и сырой климат Итона могли отрицательно сказаться на слабых легких Уинстона. После длительных размышлений Рандольф решит все-таки прервать полуторавековую традицию и остановить свой выбор на Хэрроу.

Подобное решение далось нелегко. Единственное, что его утешило, так это, в Хэрроу учился лорд Байрон, и еще статистика — почти шестьдесят выпускников данной школы заседали на тот момент в палате общин, причем большинство из них являлись членами его собственной партии. В любом случае, по какой бы карьерной лестнице ни пошел Уинстон, ему полезно будет уже в детские годы познакомиться с будущими вершителями судеб Соединенного Королевства.

Уинстону новая школа понравилась. Что и не удивительно, ведь и Винчестер, и Итон отличались значительно более строгими требованиями к вступительным экзаменам. Черчилль уже начал готовиться к летним каникулам, как ему тут же сообщили еще одну новость — долго наслаждаться отдыхом не придется: для поступления в Хэрроу его будет готовить частный преподаватель. Уинстон отреагировал немедленно: «Я не возражаю против наставника, но при одном условии — никаких домашних заданий. Это идет вразрез с моими принципами. Я никогда не занимался на каникулах и не горю желанием начинать сейчас». [63]

Несмотря на все старания как учителя, так и ученика поступление в Хэрроу не обойдется без курьезов. Спустя годы Уинстон будет вспоминать: «Только мне исполнилось двенадцать лет, как я оказался на негостеприимной территории экзаменов, по которой мне придется путешествовать в течение последующих семи лет. Экзамены всегда превращались для меня в огромное испытание. Те из предметов, которые вызывали пиетет у моих преподавателей, мне нравились меньше всего. Я бы предпочел, чтобы меня спрашивали по истории, поэзии и сочинениям, а экзаменаторы, наоборот, требовали латынь и математику. Причем вопросы, которые они мне обычно задавали, оказывались, как правило, далеки от тех, на которые я мог дать вразумительный ответ. Неудивительно, что после такого подхода мне так и не удалось произвести должного впечатления». [64]