Совет: Тогда как же вы связывались с другими пятерками? Вы должны были поддерживать с ними отношения. Должны были передавать сообщения, инструкции, вопросы, пояснения. Твоя ложь очевидна. В конце концов, у вас был один заговор или десяток?

Барон: Господа… полагаю, один.

Совет: Ты полагаешь! Это значит, что вам приходилось общаться с другими группами, а значит, ты знал и другие имена.

Барон: Нет, господа. Я не могу поведать вам того, чего не знаю. Но, возможно, один из нас знал больше. Я хочу сказать, один из нашей группы. Гаспаро? Но он мертв, он принял яд.

[Опущено… 25 сентября. Барону выжгли глаза, он слеп]

Совет: Каковы были истинные цели вашей секты — как вы ее называли? — вашего Третьего Города?

Барон: Повторяю, господа, мы были религиозным братством, мы вместе молились, размышляли, беседовали о нижнем городе.

Совет: Всего лишь маленькое общество для молитвы и бесед, да? Так вот отчего вы ходили с ядом в глотках?

Барон: Мы… мы говорили об обновлении.

Совет: Расскажи нам все подробности того темного замысла, ради которого вы все были готовы умереть.

Барон: Мы говорили об обновлении разделенной Венеции.

Совет: Каком обновлении? Подробности! Выкладывай все!

Барон: Мы желали… мы желали лучшей Венеции.

Совет: Господи, пошли нам терпения! Руки твои словно вывихнутые крылья цыпленка, а твои глаза — разве они недостаточно страдали? Неужели нам придется добраться и до других частей твоего тела? Какая такая лучшая Венеция? Чтобы по Большому каналу текло вино? Венеция для таких, как Мартин Лютер и смердящие анабаптисты? Говори, открой нам ваши планы!

Барон [тут заключенный неожиданно возвышает голос]: Вредно и страшно жить во мраке. Мы желали больше солнца для темных и промозглых улиц нижнего города. Больше Божьего света и тепла.

[Беспорядок воцаряется среди членов Совета Десяти и наблюдателей]

Совет: Молчи, мерзавец! Не сбивай нас с толку! Господь не имеет ничего общего с вашим заговором, разве что мы призовем Его проклятие на ваши головы. Начинай заново. Расскажи нам все. Вы хотите больше солнца для нижнего города. И как вы намеревались получить его?

Барон: Заставив вас… [кашляет] заставив дворянство согласиться соединить два яруса нашего города в один.

Совет: Поразительно! Давайте-ка разберемся. Вы всего лишь собирались уговорить нас перестроить оба города. Мы должны были изменить освещенность, внеся некоторые изменения в план застройки. Разве такова была ваша цель? Нет, синьор. Нет, нет и нет. Не это было вашим стремлением. Ваш план состоял в том, чтобы снести верхний город, разрушить его камень за камнем, ограбить и убить дворян.

Барон: Нет, мои повелители…

Совет: Да, господин торговец, и в ваших планах не было места Богу и религии. В них был только огонь и меч, смерть, предательство и мятеж, и, именем Христа, вы все заплатите за ваши кровавые идеи.

Мои тетки и кузины постарше, особенно тетя Марина Вендрамин, рассказали мне, что должно случиться под покровом тьмы в ночь после моего бракосочетания и в последующие ночи. Тетя Марина много раз говорила мне и о том, что мне не следует бояться, что Марко любит книги и что у него прекрасные манеры — ведь он жил при дворах в Милане и Мантуе. Я не хотела бы пускаться в сплетни и затягивать мою исповедь, но мне придется записать все, что может свидетельствовать против меня.

Мы поженились, и ничего не случилось ни в первую ночь, ни во вторую, ни в следующие. Марко читал книги и принимал посетителей, играл на лютне и навещал друзей, а по ночам быстро раздевался, ложился в постель, при этом всегда на свою половину, и спокойно засыпал. Через неделю я, следуя обычаю, поехала на несколько дней в отцовский дом, и тетушка Вендрамин не спрашивала меня ни о первой ночи, ни о последующих, ведь она считала — это было написано у нее на лице, — что все происходило как надо, да и я старалась не подавать виду. Я ничего не сказала и даже почувствовала какое-то облегчение: мне было нечего бояться, неделя — слишком малый срок, чтобы это могло кого-то заинтересовать, к тому же я не хотела никого беспокоить, потому что это могло привести к сплетням и домыслам, а моя жизнь и так уже была запятнана скандалом.

Теперь вы должны узнать, почему проходили дни и недели, а я так и не познала ничего из того, что происходит в брачную ночь. У Марко был собственный палаццо, его отец умер и завещал ему самый просторный, а у двух его братьев тоже были большие дома, но они жили вместе. Марко был старшим сыном, и хотя женился поздно, он унаследовал от деда большую виллу за городом, в Асоло, а поскольку мы поженились в июне, в июле он отправил меня туда, оставил и, можно сказать, запер. А поскольку с самого детства мне внушали, что я должна подчиняться мужу душой и телом, я подчинилась телом и изо всех сил старалась подчиниться душой. Мой отец и особенно тетя Марина и другие тетки без устали повторяли мне: «Твой муж — все равно что твой Бог на земле, будь с ним внимательна и заботлива, слушайся каждого его слова, не делай ничего, что может вызвать его неудовольствие, храни верность, не говори о нем дурного слова, ибо и на тебя падает отражение его славы или позора. Если он ведет себя скверно или причиняет тебе беспокойство, молись за него и за себя, но прежде всего слушайся и подчиняйся!» Вот я и слушалась. Я не собираюсь осуждать послушание, я верю в него всей душой, но только иногда оно может плохо обернуться, как вы увидите, — вот и все.

Вообще-то надо описать еще кое-что. У Марко, разумеется, были свои слуги, муж и жена, которые жили с нами и в Венеции, и за городом, а мне не разрешено было взять с собой своих горничных, и эти двое его слуг стали мне почти тюремщиками — не совсем, конечно, но они никогда не упускали возможности в чем-нибудь меня упрекнуть, и у меня было чувство, что они за мной следят. Слуги были преданы только Марко, мы все были преданы Марко; я пытаюсь сказать только одно: меня разлучили с людьми, которых я знала с рождения. Вот как Марко устраивал нашу жизнь, вот почему он держал нас за городом в Асоло все первое лето; кроме того, он и впоследствии высказывал недовольство, если кто-то приходил в наш дом в Венеции, — и я говорю не о мужчинах, потому что он постоянно приводил своих друзей. Вспомните также, что у меня не было братьев, которые навещали бы меня, что я даже не могла поделиться своими секретами и страхами с сестрой, богобоязненной Квириной, и хотя порой я видела своего отца, сира Антонио, он никогда не оставался дольше получаса, у него ведь было так много дел и встреч во Дворце, и когда мы встречались, он делился своими заботами. Более того, когда кто-то из моих родственников навещал нас, Марко всегда был рядом словно пришитый, так как же я могла сказать хоть что-то против него? Если женщина послушна, как была я, то не может же она пожаловаться отцу на своего красавца мужа, которого он сам же для нее выбрал и которого она должна почитать почти как божество. Что я пытаюсь сказать? Только то, что Марко не делал ничего в отношении своих супружеских обязанностей, как это называют, ничего, чтобы продолжить свой род, и я сказала себе: «Подождем и посмотрим, что будет дальше».