Когда Урмелю стукнуло шесть — разумеется, в переводе на человеческий возраст, — профессор решил, что пора ему учиться говорить. Для начала он спустился на берег, поближе к люльке. Тим Кляксик притащил туда стул поудобнее. А чтобы профессору не напекло макушку, умелец соорудил нечто вроде зонтика. Из тряпки в красненький цветочек.

— Профессор! — заголосила Хрюква. — Да это же занавеска из твоего кабинета! Этот негодник ее разодрал!

— Возможно… — смущенно пролепетал Тибатонг. — Весьма сожалею. Я упустил этот факт из виду.

— Ужасно. А глаза-то тебе на что? — тяжко вздохнула Хрюква. — Пора мне снова заняться порядком, уФ-уФ.

— Займись немедленно! — посоветовал Тибатонг. Он был рад, что останется с Урмелем наедине.

Хрюква пошла в дом заниматься уборкой.

Но едва она скрылась из глаз, как Урмель завыл. Примерно так: «УаУаУаУыУыУыАуАуАуЫуЫуЫ!»

— Силы небесные! — простонал Тибатонг. — Хорошенькое начало…

Но Хрюква не дала сбить себя с толку. Урмель уже достаточно взрослый, чтобы побыть без нее.

Тибатонг уселся на стуле в теньке и подождал, пока вой сменится всхлипами.

— Дружочек! — сказал он несчастному крикуну. — Открой, пожалуйста, рот — вот так — и скажи: а-а-а-а!

— ААААААААА!!! — заорал Урмель.

— Хорошо, — поморщился профессор. — Для начала весьма недурственно. А теперь повторяй за мной: МА-МА.

— УУУУУУУУУ!!! — завыл Урмель.

— Прекрасно. УУУУУ — это прекрасно. Скажи-ка еще разок: у-у-у-у-у!

— Ииииийийийи… — захныкал Урмель.

— Тгудно, пгофессог, да? Упьямится? — заклекотал с дерева Шуш-Башмак.

— Лиха беда начало! — важно заметил Пинг.

— Поначалу яжжжык шшшломаешь. А потом ничччего! — добавил Вава.

Крошка пришел в восторг от этой беседы. Он вытянул длинную шею, подмигнул китоглаву, скосил глаз на Ваву и Пинга. И, очень довольный, захлопал крыльями.

— Способности есть, — заключил профессор. — Гласные он без труда усвоит. Просто пока он не может сосредоточиться.

Тут с вершины горы Высполпу донесся душераздирающий вопль.

— Батюшки! — спохватился профессор. — Похоже, Хрюква нашла под кроватью гнездо, которое Пинг свил давеча из моих белых рубашек.

— Ракуфффку! — поправил профессора Пинг.

— Хрюкве не важно, гнездо это или ракушка… — вздохнул Тибатонг. — Хрюкву волнуют рубашки.

— А как же моя Ракуфффечка? — захныкал Пинг.

— Поднимусь-ка я в дом! — Тибатонга одолевали дурные предчувствия.

Поспешным шагом профессор направился вверх по тропинке. Но едва он скрылся за бамбуковой рощицей, как раздался радостный писк:

— Хи-хи-хи! Я очччень хи-хи-хитрый!

— Прррофессор, прррофессор! — закаркал Шуш. — Урррмель заговорррил!

— Фу! Ябеда! — негодующе прошипел обитатель люльки.

Поднимаясь по тропинке к дому, профессор слышал непонятный шум, доносившийся из раскрытых окон. Какой-то грохот, шарканье, скрипы… Это Хрюква, шумно пыхтя, двигала в доме столы и стулья. С ведром в зубах она выскочила на порог, и под ноги Тибатонгу вылилась неаппетитная бурая жижа. Он залепетал было извинения, но она оборвала его на полуслове.

— Молчи уж лучше, уф-уф! — заворчала она. — Все даже хуже, чем я ожидала. Тебя ни на секунду нельзя оставлять без присмотра. Звери сразу садятся тебе на шею. Или, может, это ты сам вытащил все свои рубашки и валялся в них под кроватью?

— Нет. Это Пинг устроил себе ракушку. Я ему разрешил! Но знаешь, что случилось на берегу? Урмель заговорил! Красота, верно?

— Да уж слышала я, как он вопил, — хмыкнула Хрюква. — Уа-уа! Этим ты меня не подмаслишь!

— Он сказал «мама»… — присочинил Тибатонг.

— Кому сказал? Тебе сказал?! И ты молчишь?!!

Хрюква перемахнула через ведро и галопом помчалась с горы. Хвостик крючком так и пружинил. Напролом, ломая бамбук, точно за нею гнался пчелиный рой, она кинулась к люльке.

— Родной! — завизжала Хрюква. — Ты правда сказал «мама»?

— Мямя… — проскулил жалобно Урмель.

— Ах, как прелестно! Мама…

Это был самый счастливый день Хрюквиной жизни…

Но все же она решила не оставлять больше профессора одного в доме. Начался переезд. Всем пришлось принимать в нем участие. Урмельский гамак и зонтик от солнца остались на берегу. Всегда приятно обнаружить на пляже гамак и зонтик от солнца. Но разного другого барахла набралось достаточно, и каравану пришлось попотеть, поднимая в гору разнообразные тяжести — прежде всего, конечно, Почивальную Бочку.

В бывшем классе Хрюква оборудовала для Урмеля детскую. Тим Кляксик снял вывеску, которая висела над дверью, и старательно, с живописными кляксами, вывел на обороте:

Здесь живет Урмель

Получилось очень красиво! Хрюква и Урмель смотрели, как Тим прикрепляет вывеску, и млели от удовольствия.

— И это все для мя-мя-мяня? — мурлыкал Урмель взволнованно.

И тут Пинг разобиделся. Он поковылял с горы по тропинке, тихо покрякивая:

— Так нечестно! От горфффка два верфффка, а уже собственный домик! А мне не дают завести под кроватью скромную ракуфффку. Ругают!

В результате, когда Вава пришел на берег, чтобы соснуть часок-другой после обеда, он обнаружил, что в Гигантской Ракушке сидит Пинг.

— Щщщитаю до трех… Не ищщщезнешь щщщей-чажжже — ущщщипну в живот! Раш… два…

— Ах, какие вы все гадкие!.. — простонал Пинг.

Он выпрыгнул из Ракушки и одиноко побрел прочь, думая горькую думу о несправедливости мира.

— Ах, как грустно! — сказал он себе. — Селифант прав! Вот кто меня поймет! Поплыву к нему, будем петь вместе. Ласты моей больфффе не будет на этом острове!

И окинув задумчивым взором синюю даль, Пинг сиганул вверх тормашками в воду.

Сперва Вава сидел в своем домике очень довольный. Победа! Варан захлопнул над головой ракушку, свернулся клубком, взглянул, прищурившись, на мерцающий свод и подумал: «Крашшшота… Шшшолнце вшшшходит, проплывает надо мной и жжжаходит… А я лежу… лежу… Ой, как шкушно-то одному…»