Словно почувствовав и в полной мере оценив мои мысли, Торин поморщился. А работник дверной ручки с достойным восхищения профессионализмом справился с потрясением, состроил на лице донельзя торжественную мину и с грациозным движением, не то полупоклоном, не то реверансом каким-то, распахнул толстые створки, отделяющие нас от изысканных ароматов, бликов света на дорогой хрустальной посуде, звона бокалов и негромкой, невыразимо благородной музыки. Да-а, это вам не стоны несчастного ат'тана в жестоких лапах вышибалы "Сломанного меча"!

Наша встрепанная, слегка припахивающая навозом парочка произвела фурор. Еще бы! Лощеные официанты с серебряными подносами, роскошно одетые мужчины, дамы в вечерних платьях и с ошеломляющими выставками драгоценностей на декольтированных бюстах, плечах и руках, дорогущий гномий хрусталь и альмовский фарфор, томные звуки арф, мягкие рубиновые и темно-синие переливы элитных вин, чинные ручные демоны в золотых ошейниках - и я, в старом свитере и потертых штанах, с криво подрезанными волосами, уже и забывшими, что такое прическа, занимательной коллекцией оружия иод одеждой и Тьмой на плече. Вся эта сомнительная красота держит за руку молодого щеголя в дорогом, но изумительно безвкусном наряде, да так, что и не поймешь, кто кого поддерживает - кавалер даму или дама кавалера (если, конечно, возможно употребить столь достойные слова применительно к нашей с Торином колоритной парочке).

- Мы хотим где-нибудь сесть,- доверительно сообщил аристократенок спешащему навстречу распорядителю. Тот сначала нахмурился, но, видимо, узнал постоянного клиента и заулыбался изо всех сил, старательно не замечая кусочков моркови, вольготно разместившихся на плече Торина, а также моего потрепанного вида и ехидной ухмылки наслаждающейся всеобщим вниманием Тьмы. К эксцентричным выходкам нашей знати все уже привыкли. Но до такого явления не додумался, кажется, еще никто. Большинство взиравших на нас дам брезгливо морщили напудренные носики, но у некоторых глаза уже разгорались восторженным блеском в предвкушении новых забав. Похоже, в ближайшее время обслуживающий персонал всех элитных заведений нашего города будет озадачен наплывом посетительниц в самой простой и непрезентабельной одежде, а также безвкусно наряженных щеголей с остатками моркови и капусты на плечах.

"Хоть бы он отряхнулся, что ли",- с внезапно прорезавшимся глухим раздражением подумала я, смерив мрачным взглядом Торина, шествующего вслед за распорядителем гордо и надменно, как гвардеец его величества на параде, посвященном очередной годовщине победы в войне Ветров.

"А ты ему помоги",- тут же стремительной цепочкой мыслеобразов посоветовала Тьма. Я сдуру послушалась и покровительственно смахнула овощи с плеча своего спутника. Увы, Торин понял этот жест совсем не так, как я рассчитывала, и просиял, будто я только что призналась ему в любви. Я невольно поморщилась и вздохнула. Вывод напрашивался сам собой: не хочешь себе зла - не делай людям добра.

Свободный стол нашелся как по волшебству (впрочем, кое-какое чародейство здесь все-таки явно присутствовало - в ход пошла магия денег) - в удобном закутке, задрапированном тяжелой бархатной тканью. В канделябре интимно горели две хитрые разноцветные свечи, многозначительно свитые в одну толстую колбаску в середине, но расходящиеся концами и основаниями, рядом в полукруглом сосуде из прозрачного хрусталя плавала дорогая оранжерейная лилия с обрезанным под самую чашечку стеблем. Бархатные темно-коричневые тычинки отбрасывали причудливые лохматые тени на кремовые, чуть поблескивающие жемчугом лепестки.

Белоснежная скатерть слепила глаза. Стул был мягким, как трон, с такой же высокой спинкой. Я, брезгливо скривив губы, опустилась на это великолепие и гадостно ухмыльнулась, с трудом удерживаясь от искушения небрежно забросить ноги в стоптанных грязных сапогах на сверкающую снежной чистотой скатерти столешницу. А то и Тьму можно было бы посадить - лапы я ей сегодня не мыла, так что следы останутся - просто загляденье!

Впрочем, такие поступки просто недостойны высокооплачиваемой, отлично обученной и воспитанной храны. Отринув прочь мысли о вредительстве, я принялась с интересом наблюдать за процедурой усаживания Торина. Вот уж чего у моего бывшего подопечного не отнять, так это умения грациозно опускаться на стулья, лавки, табуретки, диваны, троны, кушетки, пуфики, тахты, козетки, кресла, оттоманки и прочие сидячие места. Лорранский воссел с воистину королевским величием и невозмутимостью, так же спокойно принял из рук подскочившего официанта меню и принялся неспешно, обстоятельно изучать его, время от времени задумчиво косясь на потолок, словно испрашивая совета у роскошной позолоченной лепнины, едва видимой в интимном полумраке нашего задрапированного тканью уголка. Официант, нежностью не по-мужски холеного личика не уступающий швейцару на входе, замер в состоянии полупоклона, выгнувшись, заложив одну руку за спину и уставившись на Торина восторженными глазами. Неужели это его сам аристократенок так восхитил? Или - что более вероятно - его тугая мошна?

Наконец Торин определился и, поманив тут же почтительно наклонившегося официанта, о чем-то деловито заговорил с ним вполголоса. Я напрягла слух, но пиликанье скрипок и торопливые перешептывания арф не давали сосредоточиться на разговоре мужчин. Решив, что он в принципе меня не касается, я откинулась на спинку стула, с благодушным интересом изучая обстановку дорогущего, самого модного в этом сезоне ресторана. По мне, так уж слишком это пафосное и надменное место, прямо-таки колющее глаза своей роскошью и богатством. Я бы в такое второй раз не явилась. Да и в первый бы не пришла, если бы не затащивший меня сюда Лорранский.

Под моим хмурым взглядом вышеупомянутый поднял голову и широко, искренне улыбнулся мне, после чего весьма красноречиво замахал руками на официанта. Тот понятливо поклонился и ретировался, оставив нас в одиночестве.

Тьма с интересом обозрела белоснежную скатерть, ехидно сощурилась, представляя, что будет, если она прогуляется по этому сверкающему чистотой великолепию своими немытыми лапами, но показывать характер все же не стала и перебралась с моих плеч на спинку стула, украсив его помимо прихотливой резьбы собственным нахохленным хвостатым силуэтом. А я вопросительно посмотрела на графеныша:

- Ну, Торин, ты, кажется, о чем-то побеседовать хотел. Я вся внимание.

- Видишь ли, тут такое дело… - начал мяться аристократ, страстно поглядывая в ту сторону, куда ушел официант, и уже явно жалея, что услал этого свидетеля, при котором я стеснялась терзать его, Торина, разнообразными провокационными и не всегда приятными вопросами,- Я, знаешь ли…

- Знаю,- поощрительно кивнула я, поняв, что это вступление может затянуться надолго. А ведь уже часов одиннадцать вечера, не меньше, а то и полночь. Разумеется, из ресторана нас не выставят, подобные заведения работают до последнего клиента, но я не испытывала особого желания всю ночь таскаться с Лорранским по кабакам, а на следующий день едва не ронять от усталости на пол голову, тяжелую от похмелья и недосыпа.

- Какая ты умная, Тень,- с незамедлительно прорезавшимся недовольством фыркнул Лорранский, смерив меня уничижительным взглядом и напыщенно приосаниваясь,- Не перебивала бы, когда старшие говорят!