Толкунова светилась неизменным оптимизмом. Разговаривая с ней в декабре 2009 г., я спросил: «Как дела?» – «Нормально». – «Правда, нормально?» – «Да, а что такое?» – «Да как тебе сказать… В газетах пишут всякое». – «Кого ты слушаешь?! Все прекрасно». Мы договорились записать дуэт. Потом она пропала недели на две. Ближе к концу декабря я позвонил еще раз: «Ну, что с нашим дуэтом? Я располагаю временем, а у тебя какие планы? Что с графиком?» – «Лёнь, у меня все дни заняты». – «Валя, ну куда ты рвешься? Разве можно так?» – «Надо работать, Лёня. Надо работать. Вероятно, у меня получится тридцатого декабря. Я выясню на студии». – «Хорошо, договорились. Не стану тебя тревожить, позвони сама, как освободишься».

Какое-то время от нее не было известий, и я стал снова ей звонить, но она не подходила к телефону, и по странному стечению обстоятельств с Алексеем, ее директором, тоже не получилось выйти на связь. Я выяснил, что Валя находится в больнице, но ехать к ней не решился, точно зная, что она не будет рада, если ее увидят ослабшей, беззащитной. К тому времени я уже был в курсе ее первой операции и совершенно искренне полагал, что на этот раз она вновь победила болезнь. Несмотря на то что в прессе сильно нагнетали обстановку, я не сомневался в Валином выздоровлении и был шокирован известием о ее смерти так же сильно, как и все остальные.

Сразу пришло понимание, почему она так много работала, почему старалась не спешить… Мы были фактически ровесниками, и казалось нелепым, что этой красивой, статной женщины с нежным голосом больше нет, а я продолжаю жить, полный сил… Жаль, что никто из знавших о первой операции не повлиял на нее, не убедил сократить гастрольный график. Даже для здорового человека такие перегрузки, какие были у нее, не проходят даром. Валя гастролировала беспрерывно. Не успев прилететь из одного города, она в тот же день или на следующий садилась в машину, автобус, на поезд и снова ехала выступать. Теперь нет смысла строить догадки и предположения, для чего Валя так себя изматывала: с одной стороны, хотела как можно больше успеть, как можно больше тепла отдать людям. С другой стороны, существует теория, что можно победить страшную болезнь положительными эмоциями, постоянно находясь при любимом деле.

Вспомнились наши последние совместные гастроли в Израиле. Она не хотела ехать – в новостях шли репортажи о военных действиях, стрельбе. На афишах было заявлено: «Толкунова. Серебренников», но первые три дня я выступал один. Приходилось начинать концерты с извинений перед публикой. Слава богу, никто не ушел ни с одного концерта, но объяснения давались трудно: «Вы должны понять, нам в Москве наговорили страшные вещи. Она – мать и дочь, за нее переживают близкие люди, отговаривают ехать. Прошу вас отнестись с пониманием». В итоге Толкунова все же прилетела, мы отработали оставшиеся концерты, и она решила остаться, чтобы посетить святые места и немного пожить в обители. Тогда я впервые осознал, что именно вера определяет ее взгляды, поступки, мысли, но сокровенные вопросы такого порядка мы никогда не обсуждали.

Особо ценным свойством наших взаимоотношений с Валюшей было то, что мы не лезли друг другу в душу. Я никогда не задавал вопросов личного характера, не любопытствовал об отношениях с сыном, братом и близкими. Одно время ее сопровождал повсюду солидный, очень интересный мужчина. Разумеется, я понимал, что между ними особые отношения; отметил, насколько интеллигентно он держится, как безупречно, галантно относится к Вале. Тем не менее мне и в голову не пришло спросить напрямую, какое место он занимает в ее жизни. Я не считал себя вправе вмешиваться в области, меня не касающиеся. Она тоже не расспрашивала меня о частном. Валина тонкость и внутренняя культура – хороший пример для тех, кто полагает, что годы знакомства и работы бок о бок дают право на бестактные вопросы.

Валюша носила внутри глубокую печаль, несмотря на оптимизм, готовность смеяться и шутить, несмотря на особое, тонкое понимание жизни. Находясь с ней рядом на протяжении многих лет совместной работы, я не мог этого не почувствовать. Женское сердце, должно быть, грустило…

Валя великолепно водила автомобиль. Можно сказать, лихо гоняла. Как-то раз по пути на студию она озабоченно прислушивалась к звукам двигателя и с огорчением заметила: «Завтра на сервис придется ехать». Я спросил: «Зачем самой ехать? Разве больше некому это сделать?» Она, смеясь, ответила: «Я сама себе и баба, и мужик». Мне вспомнились слова из песни: «И вот приходится быть сильной, когда так хочется быть слабой». Полагаю, тянуть все на себе, одной, не имея возможности переложить хотя бы малую часть на близкого человека, – очень тяжело.

Толкунова была удивительно интересной личностью. Иногда в гастрольных поездках за три дня устаешь от нового человека, а с ней за все пятнадцать лет я ни разу не испытал пресыщения. Мы постоянно беседовали о чем-то новом, и даже если возвращались к старым темам, то рассматривали их под новым углом. Валюша не давила своим присутствием (большая редкость в компании коллег), заражала жизнелюбием, создавала уют и комфорт для окружающих. Уверен, ей бы не хотелось, чтобы о ней говорили в минорных тонах сейчас, после ее смерти.

Публика обожала ее за удивительный, ровный свет, который она дарила людям. Неоднократно я наблюдал, как зрители, подходившие после концерта поблагодарить, обращались к ней: «Валюша, Валечка», а не по имени-отчеству. Она входила своими песнями в дома и сердца, в русские семьи, и особая исполнительская манера, выделявшая ее из всех, согревала сердца людей по всей стране.

Я долго думал и не мог найти определение жанру, в котором она работала, но потом понял: имя ему – Валентина Толкунова.

Осенью 1965 г. был организован молодой коллектив ВИО-66 (вокально-инструментальный оркестр) под управлением композитора, музыканта и дирижера Юрия Саульского, советского мэтра джаза на все времена. Какое-либо понимание джаза в то время отсутствовало, и создать такой оркестр в эпоху, когда эта музыка была чужда советской идеологии, – сродни подвигу. В условиях жесточайшего давления властей исполнять джаз было гораздо сложнее, чем можно сейчас вообразить. Самым печальным было то, что нас отказывались замечать, попросту игнорировали.

Существовали оркестр Утесова, оркестр Цфасмана, оркестр Лундстрема, оркестр Рознера, оркестр Гостелерадио, и никто не был заинтересован пополнить их ряды новой единицей. Коллеги по цеху тоже не были в восторге, узнав о создании коллектива. Они жили в согласии с идеологией того времени, по репертуару, и появление прогрессивного, модернового оркестра для них было нежелательным: сохранялся риск, что при неблагоприятном стечении обстоятельств (что было вполне вероятно) могут запретить не только нас, но и тех, кто поддержал наше начинание. Тем не менее Юрий Сергеевич как истинный энтузиаст все же собрал группу молодых джазменов. В первом составе были народные и заслуженные артисты: Игорь Бриль и Алексей Козлов, хорошо известные по сей день, значимые фигуры в джазовом мире. Собрал он и других музыкантов: трубы, тромбоны, саксофоны, – одним словом, получился типичный биг-бенд. Саульский побывал на ежегодном джазовом фестивале в Праге и обратил внимание на несколько вокально-джазовых коллективов. Поскольку он был творчески прогрессивным человеком, у него родилась идея приплюсовать к оркестру джазовую вокальную группу, которая смогла бы выступать именно в классической джазовой стилистике (самым популярным в то время был свинг). Группа должна была состоять из восьми человек: четырех мужчин и четырех женщин.