Нельзя сказать, что российская армия проводила масштабные учения или перевооружалась, — нет. Вся подготовка сводилась к муштре и строевой выучке, боеспособность армии середины XVIII в. была низкой. Самые существенные изменения проводились в артиллерии, начальником которой был генерал-фельдцейхмейстер, кузен фаворита Елизаветы Петровны граф П.И. Шувалов. Это был человек кипучей энергии, деятельного характера, грандиозных проектов. Во вверенном ему ведомстве он начал проводить реформы. По его указу был создан «Обсервационный корпус», в котором «обсервацию», то есть испытание, проходили опытные машины, сконструированные самим фельдцейхмейстером. Это были знаменитые гаубицы «единороги». В корпус вошло 11 000 человек, разделенных на 5 номерных полков особого назначения. Особенность их заключалась в том, что они представляли собой сочетание пехоты и артиллерии. Как не трудно догадаться, вооружены эти славные полки были шуваловскими «единорогами», получившими свое название из-за того, что на гербе графов Шуваловых был изображен единорог. Гаубицы считались секретными, их окружала завеса таинственности: чтобы никто не мог разведать конструкцию единорогов, их возили только закрытыми; те же, кто обслуживали орудия, давали присягу о неразглашении тайны. Однако ничего сверхнеобычного в гаубице не было: в теле орудия делалось два канала вместо одного — один предназначался для стрельбы ядрами, а другой был рассчитан на стрельбу картечью. Замысел Шувалова был хорошим: создать универсальную пушку, способную стрелять любыми боеприпасами. Но на деле оказалось, что она плохо стреляла и картечью, и ядрами. Кроме того, «единороги» были тяжелыми и неудобными в транспортировке. Когда граф Шувалов подал в отставку, его детище также было списано из армии, хотя в удаленных гарнизонах оно продержалось вплоть до середины XIX в. Едва возникнув, «Обсервационный корпус» стал привилегированным воинским соединением: в него записывали только самых лучших людей. Однако на деле он оказался небоеспособным: пушки не могли совершать переходы и маневры, они были неповоротливы, соединение не могло мобильно реагировать на ситуации в поле. Организация корпуса оставляла желать лучшего, поэтому в первом же серьезном испытании — битве под Цорндорфом — корпус был разбит на голову прусскими войсками. Оставшиеся в живых солдаты были приписаны к другим частям, а «секретные» гаубицы попали в руки неприятеля, и уже не было смысла делать из них тайну. Удивительно, но именно после этого сражения участвовавший в нем в качества кавалергарда Григорий Орлов был переведен в артиллерию под начало графа Шувалова.

Российская пехота того времени строилась по принципу каре, в четыре шеренги. Первые две шеренги стреляли с колена, а остальные две — стоя. Построение русской пехоты в бою было очень неудобным и во многом лишало войска маневренности. С каждого угла это каре прикрывалось пушками: по два орудия на передних углах и по одному на задних. Если бы мы сейчас увидели построение армий того времени, то оно поразило бы нас своей грандиозностью и своеобразной театральностью. Устав того времени, написанный по прусскому образцу, предписывал во что бы то ни стало держать четкий строй, который должен был напоминать газоны французского регулярного парка. Малейшее отклонение от строгой симметрии жестоко наказывалось: провинившихся пропускали через строй и били палками или плоской стороной клинка шпаг и сабель. Львиную долю времени солдаты и офицеры проводили в строевой подготовке или, как тогда выражались, плац-параде. Очень важно было учить прусский журавлиный шаг и стрельбу на тридцать темпов. Все это оказалось непригодным для условий войны — неприятель не собирался ждать 30 команд, он нападал сразу. Семилетняя война, в которую Россия вступила в 1757 г., показала нежизнеспособность этой военной модели.

Семилетняя война была развязана Пруссией, против которой объединились три мощные державы — Россия, Франция и Австрия. Поначалу русская армия не принимала активного участия в военных действиях, да это было и хорошо: армия была плохо вооружена и оснащена, в ней не хватало офицеров (в ту пору в российской армии служила только половина от необходимого количества офицеров), а хозяйственной части не было вовсе. Естественно, что моральный дух солдат был низким. Очень хорошо об этом написал военный историк А.А. Керсновский в «Истории русской армии»: «В поход шли отнюдь не с легким сердцем. Пруссаков у нас побаивались. Со времен Петра I и особенно Анны немец являлся для нас существом заповедным — иного, высшего порядка, учителем и начальником. Пруссак же был прямо всем немцам немец. “Фредерик, сказывают, самого француза бивал, а цесарцев и паче — где уж нам многогрешным супротив него устоять!”»{16} Первые же сражения показали, что русские войска не готовы к битве — они были наголову разбиты прусской армией. Командование находилось в панике, солдаты хоронили друзей, раненые отправлялись домой, а политики плели свои интриги. Не вдаваясь в подробности всех дипломатических хитросплетений, скажем, что главнокомандующий русской армией генерал Апраксин не мог предпринимать никаких действий без указания сверху, а там соблюдали интересы союзников, а не свои собственные. К концу кампании 1757 г. в нашей армии насчитывалось 89 тысяч человек, из которых более или менее знакомы с военным делом были всего 50 тысяч. Остальные же никогда не воевали. И вот с этим ополчением, в которое входили также калмыки, вооруженные только луками и стрелами, надо было бить обученную прусскую армию в угоду Австрии. Положение армии было катастрофическим, применять какие-либо маневры было нельзя без согласования высших сановников, людские потери были бы неисчислимыми. Апраксин отказался наступать, его отстранили от должности и решили судить как изменника, но он не дожил до суда: генерала разбил апоплексический удар. Главнокомандующим назначили генерала Фермора. Он не был выдающимся полководцем, зато у него были административные и хозяйственные задатки, поэтому новый главнокомандующий с жаром принялся обустраивать хозяйственную часть. Как военный Фермор был слишком нерешительным и медлительным, а как начальник он был солдатам, по выражению А.В. Суворова, вторым отцом.

А что же наш герой? Он был молод, всего 24 года, горяч и жаждал проявить себя на поле брани. В действующую армию он попал уже в 1758 г., когда Россия оказалась втянутый в реальные страшные битвы. Русским воинам всегда были свойственны беспримерная храбрость и личный героизм. Все это сполна пришлось проявить и Григорию Орлову, и всем, кто участвовал в Цорндорфском сражении, являвшемся самым страшным и кровавым вплоть до Первой мировой войны. Сначала ничто не предвещало такого страшного побоища: 3 августа (ст. стиля) 1758 г. русские подошли к прусскому городу Кюстрину и начали обстреливать его из пушек. Немногочисленной армии пруссаков приходилось несладко, но к ним на выручку поспешил сам Фридрих II и его железные батальоны. Узнав об этом, Фермор отступил от города, прекратив осаду, и пошел в низ по Одеру. На пути русской армии лежало местечко Цорндорф, которое сейчас называется Сарбиново и принадлежит Польше. Осмотрев окрестности, было решено занять здесь оборонительную позицию: недалеко протекала река, которая могла стать естественным препятствием для пруссаков, и находились два глубоких оврага. Фермор расположил два фланга армии как раз между этими оврагами. Как потом оказалось, это было стратегической ошибкой: преимущество превратилось в роковое препятствие. К 14 августа Фридрих подошел к лагерю русских. У него было 33 тысячи человек и 116 орудий, у русских — 42 тысячи человек и 240 орудий. Накануне сражения Фридрих самоуверенно говорил Кейту, что обратит в бегство русскую сволочь в первой же атаке. В этой битве сошлись тактический гений Фридриха и самоотверженность русских солдат. Русский главнокомандующий оказался неспособен управлять ходом сражения, поэтому командирам полков и солдатам пришлось действовать, исходя из ситуации боя. Генерал Фермор придерживался старой проверенной схемы ведения боя, которой следовали все иностранные полководцы на службе русского двора, — оборонительная тактика и надежда на способность русских солдат стоять до последнего. Ситуация же складывалась не в пользу русских. Фридрих II своими действиями запутал русских военачальников и заставил их отказаться от той диспозиции, которая была изначально выбрана: прусская армия перекрыла русским все пути к отступлению, себе же она оставила возможность отхода к Кюстрину. Фридриху удалось внушить Фермору мысль о том, что пруссаки будут переправляться через реку непосредственно около русского лагеря. Сам же король отдал приказ своим инженерам строить понтонный мост на полпути между Шведтом, куда отправился отряд графа Румянцева с лучшими кавалергардами, и Кюстрином. Этим маневром Фридрих вывел из игры большой отряд русский войск, которые так и не смогли прийти на помощь своим. В ночь с 13 на 14 августа (ст. стиля) прусские войска обошли расположение русских частей и зашли к ним сзади. Русские вынуждены были развернуть свой фронт на 180°, но делать все это пришлось под артиллерийским огнем противника. Канонада началась в 8 утра, и тут русские обнаружили, что они оказались в ловушке, которую сделали себе сами: река Митцель оказалась в тылу, потому отступать или маневрировать через нее было невозможно. Другая естественная преграда — большой овраг — разделила два фланга русской армии, которые оказались предоставленными сами себе, без связи с товарищами и возможности к отходу для выбора лучшей позиции. Обоз, остатки кавалергардов, среди которых, кстати, был и Григорий Орлов, и артиллерия оказались в центре построения, и весь удар пришелся на пехотинцев. Прусская артиллерия наносила опустошительный урон сгрудившимся в кучу войскам — в одном полку одно ядро поразило сразу 42 человека. Лошади начали метаться в панике и давить людей, стоящих рядом.