Пузырь, у которого были карта, компас и постоянное желание руководить, сидел на носу лодки, за ним — Вадик, а на корме устроился Олег Дзюба. Путешественники легко обогнули мыс, за которым сколько часов назад скрылся Петрович, и вскоре очутились на спокойной темной воде.

Не обязательно быть первоклассным гребцом, чтобы управлять лодкой на слабом течении и при такой равномерной и небольшой загрузке. Вадик и Пузырь даже щеголяли друг перед другом, стараясь сильнее продвинуть лодку на своем гребке. Удары весел-лопаток становились все сильнее и резче, суденышко шло все быстрее, пока Пузырь не устал и не сдался.

— Эх, какую же отличную пирогу я забабахал! — похвалил он сам себя. — Если бы у меня были хорошие чертежи и инструменты, я бы, наверное, и парусник мог построить. Олег, откуда ты узнал про тростниковые лодки? — спросил он у Дзюбы. — Я раньше про такие не слышал.

— В Южной Америке индейцы до сих пользуются подобными. Я видел, как ловко они их вяжут. Самая маленькая делается из одной связки, она напоминает слоновый бивень, на таких плавают, лежа по пояс в воде, как на доске для серфинга. А на самой большой перевозили коров.

— Серьезно? — удивился Пузырь.

— Несколько лодок, таких, как наша, связывали вместе, и получалось нечто похожее на паром. Но большие лодки делают редко, слишком тяжело вытаскивать их на берег. А в воде они быстро сгнивают.

— А что ты делал в Южной Америке? Ты профессиональный путешественник, как Сундаков? — спросила Дина, которая отлично слышала их разговор.

— Чем ты занимался в Москве до того, как приехал в наш лагерь?

— В Америку я ездил со всеми удобствами, по путевке. А в Москве я работал инструктором в подмосковном аэроклубе. Учил любителей летать на самолете.

— Надо же… — произнесла Дина. — Я не знала, что ты бывший летчик.

— Нельзя быть бывшим летчиком. Так же как нельзя быть бывшим сенбернаром. Можно сменить работу, но не призвание. Летчик — это призвание, это навсегда.

— Зачем же ты ушел из аэроклуба?

— Хозяин клуба решил продать подмосковную землю под коттеджи. Это выгоднее, чем держать на этом участке аэроклуб.

Приятно было плыть по спокойной воде, без особых усилий грести маленькими веслами-лопатками против едва заметного течения и в то же время сознавать, что продвигаешься вперед, с каждым метром приближаясь к цели. Вначале ребята не пользовались картой, они помнили, откуда и куда сворачивал Петрович, и плыли тем же курсом, только в обратном направлении. Но чем дальше они заплывали, тем больше сомневались в правильности пути и из-за этого все чаще спорили. Например, оказавшись перед двумя протоками, которые растекались в стороны, Пузырь уверял Вадика, что надо плыть по правой, а Ситников требовал свернуть в левую.

— Я отлично помню что мы с Петровичем выплыли из правой протоки! — упрямо настаивал Пузырь и указывал пальцем на какой-нибудь предмет, который, как ему казалось, был яркой отличительной чертой, характерной только для этого места. — Вот этот куст я запомнил! А на том дереве птица сидела! А с того пенька лягушка прыгнула! Я эти особенности помню, как свои пять пальцев!

— Это я их помню, как свои пять пальцев! — горячо возражал ему Вадик, делая ударение на местоимении "я". — Правильно! И куст был! И дятел на дереве сидел! И пень! И лягушка прыгала! Только все это было не в правой протоке, а в левой! — и Вадик указывал налево, где были такие же кусты, деревья и даже пни.

— И как только у тебя хватает наглости спорить со мной?! — возмущался Пузырь. — Ведь ты не записал ни одной лекции! На всех лекциях ты щекотал Кирсанову! Да, я видел, видел! Ты все пропустил мимо ушей!

— Опять умничаешь! Если ты такой умный, то раскрой карту, возьми компас и покажи мне верный курс на ней! Покажи, покажи, что же ты медлишь! Пока не покажешь, я не буду грести!

— Как же я покажу курс, если я не знаю, где мы сейчас находимся! Ведь мы уже часа полтора гребем по памяти!

— Почему ж ты, раззява, не посмотрел на карту, когда мы отплывали от острова?! — кричал Вадик.

— А ты сам почему не посмотрел, шляпа?! — разорялся Пузырь.

— Потому что карта лежит в твоей тетрадке!

— Можешь сам таскать эту дурацкую тетрадку! Почему, спрашивается, я должен и карту носить, и за курсом следить? Почему я за все должен отвечать?!

— Потому что ты везде лезешь со своими советами, все время рвешься руководить! Ты же не можешь вести себя скромно, как я! Тебе обязательно надо что-нибудь возглавлять! Вот и возглавил на мою голову круиз по Волге-матушке-реке!

— А тебя никто не заставлял идти в поход! — огрызался Пузырь.

— Ох и надоел ты мне, — вздыхал Вадик. — Ладно, черт с тобой, сворачиваем в правую протоку. Но с одним условием: в следующий раз сделаем по-моему!

— Договорились, — соглашался Пузырь, — в следующий раз свернем в левую.

Так они и плыли. Дина и Дзюба не вмешивались в их споры: Дина сама растерялась, а физрук иногда смотрел на свой компас и только головой качал, словно хотел произнести: "Ну и ну…" Вадик и Пузырь уже поняли, что сбились с курса и давно плывут наугад. Но никто из них не осмеливался сказать это вслух. Мысленно они утешали себя тем, что все протоки в конце концов вытекают из Волги, и если все время плыть против течения, то рано или поздно они приплывут к Андреевке или к другому населенному пункту, откуда можно будет продолжить путь, сориентировавшись по карте.

Они плыли по протоке, словно по коридору, между густыми вязами и осинами. Некоторые деревья, подмытые рекой, склонялись к воде. Вдали лесной коридор, казалось, суживался; верхушки наклоненных с противоположных берегов деревьев скрещивались над водой, и река постепенно начинала терять свой живой блеск, выглядела сумрачно и холодно. В середине этого живого туннеля стало темное как вечером.

— Мы с Петровичем здесь не проплывали, — негромко сказал Пузырь, растерянно глядя по сторонам. — Это настоящий коридор с живой крышей из деревьев. Такие картины не забываются. Жутковато здесь. Похоже, мы заблудились, — наконец-то признался Витя. Он повернулся, чтобы обсудить с Вадиком и Диной ситуацию, и при этом сделал неловкое движение, случайно вонзив заточенный штык саперной лопатки между тростинками, как раз в то место, над которым проходила веревка. Туго натянутая, она лопнула, как тетива лука. Всего одно движение Пузыря решило судьбу суденышка: связка ослабла, и левый понтон стал разваливаться на глазах.

— К берегу! Греби к берегу! — крикнул Вадик и бешено заработал веслом. — Динка, плыви к нам и возьми рюкзак! В рюкзаке фотоаппарат и видеокамера!

Пузырь засуетился: сначала он бросился помогать Вадику грести к берегу, затем перестал и принялся снимать с плеч рюкзак с дорогой оптикой. Он поднимал то правое плечо, то левое, стараясь вынуть руки из лямок. Своими неуклюжими движениями он так раскачал лодку, что она извивалась, как надувной матрас. Один за другим из связки высвобождались пучки тростника, а они, в свою очередь, со щелканьем распадались на отдельные стебли — и все это шевелилось, напоминая неизвестное науке речное чудовище, которое плывет, шумно дыша и извиваясь всем своим могучим телом.