Она уставилась на меня. Я снова обратил внимание на её глаза, такого же бутылочного цвета, как и волосы, и у меня мелькнула эта ненормальная мысль: А что, если цвет натуральный — и глаз и волос? Что если они у неё такие и растут?

Бред.

— Что ты делаешь в моем доме? — повторил я. Она улыбнулась. Впервые я заметил, что она держала зеркало, такое же, как в тот первый день на скамейке. Она вглядывалась в него, монотонно бормоча: — Воздаяние. Совершенное правосудие. По заслугам. Возмездие.

Я смотрел на неё. В тот момент, когда она произносила слова, она не выглядела такой уродливой, как я её запомнил. Были только эти глаза, эти сияющие зелёные глаза. Её кожа тоже светилась.

— Что значит «Возмездие»?

— Расширяй лексикон, Кайл. Тебе следует выучить это слово. Ты его зарубишь себе на носу. Это означает заслуженное наказание.

Наказание. Годами многие люди — домработницы, мои учителя — угрожали мне наказаниями. Они никогда не доводили дело до конца. Как правило, у меня получалось по-своему очаровать их. От некоторых откупался отец. Но что если она была какой-нибудь невменяемой сумасшедшей?

— Послушай, — сказал я. — Насчёт сегодняшнего вечера. Я прошу прощения. Я не думал, что ты действительно появишься. Я знал, что на самом деле не нравлюсь тебе, так что не думал, что ты по-настоящему обидишься. — Мне надо было быть милашкой. Она совершенно очевидно была не в себе. А что если у неё пистолет под всей этой одеждой?

— Да.

— Да — что?

— Да, ты мне не нравишься, и, нет, ты меня не обидел.

— О, — я начал играть образ хорошего мальчика, всегда выручавший с учителями. В этот момент я заметил одну странность. Её нос, который раньше казался мне длинным и ведьминским, теперь таким не был. Должно быть, так падали тени. — Хорошо. Так мы квиты?

— Я не обиделась, потому что знала, что ты отошьёшь меня, Кайл, знала, что ты жестокий и бездушный, и что, будь у тебя возможность, ты обидишь любого… просто чтобы показать, что ты можешь это сделать.

Я встретился с ней глазами. Её ресницы выглядели по-другому. Длиннее. Я покачал головой: — Не поэтому.

— Тогда почему? — Её губы были кроваво-красными.

— Да что здесь происходит?

— Я уже сказала. Возмездие. Ты узнаешь, что значит не быть красивым, а быть настолько же уродливым снаружи, как и внутри. Если ты хорошо усвоишь свой урок, то, возможно, сможешь отменить моё заклинание. Если же нет, то навсегда останешься со своей карой.

По мере того, как она продолжала говорить, её щеки становились румянее. Она сбросила свой плащ, и обнаружилось, что она была просто красавицей, пусть даже и зеленоволосой. Но вот что было странным — как у неё получилось так измениться? У меня потихоньку ехала крыша. Но я не мог сдать назад. Я не мог её бояться. Так что я попробовал снова. Там, где не срабатывало очарование, обычно работало упоминание отца.

Я произнёс: — Ты же знаешь, что у моего отца много денег и связей.

«Им всем что-то нужно, Кайл».

— И что?

— И я знаю, как, должно быть, нелегко быть учащейся, получающей стипендию, в такой школе как Таттл, но мой отец может, как бы, подмазать колёса, и у тебя будет всё, что захочешь. Деньги. Рекомендации в колледж, даже съёмка в вечерних новостях, если я его попрошу. Ты что, маскировалась раньше? На самом деле ты довольно горячая штучка, знаешь? Ты должна классно смотреться на телевидении.

— Ты и правда так думаешь?

— Конечно… Я… — я замолчал. Она смеялась.

— Я не посещаю Таттл, — сказала она. — Я вообще не хожу в школу, и не живу здесь или где бы то ни было. Я стара как время и юна как рассвет. Потусторонних существ невозможно подкупить.

Ох.

— Так ты говоришь, что ты… ты… ведьма?

Её волосы, развевающиеся вокруг лица, казались то зелёными, то пурпурными, то чёрными, как свет стробоскопа. Я осознал, что затаил дыхание в ожидании её ответа.

— Да.

— Ясно, — сказал я, прозревая. Она была абсолютно сумасшедшей.

— Кайл Кингсбери, то, что ты сделал, было отвратительно. И это было не в первый раз. Всю твою жизнь с тобой носились как с писаной торбой из-за твоей красоты, и всю свою жизнь ты использовал эту красоту, чтобы проявлять жестокость к тем, кто не был так удачлив.

— Это не правда.

— Во втором классе ты сказал Терри Фишер, что у нее плоская голова из-за того, что мать прижала ее дверью машины. Она час проплакала.

— Я же был ребенком.

— Возможно. Но в шестом классе у тебя была вечеринка в баре игровых автоматов Gameworks, ты пригласил весь класс, кроме двух детей — Лары Риттер и Дэвида Суини. Ты сказал им, что они слишком уродливы, чтобы их пропустили внутрь. — Она взглянула на меня. — Ты думаешь, это смешно?

Ну, да. Вроде того. Но я сказал: — Всё равно это было давно. У меня тогда были проблемы. В том году от нас ушла мама.

Казалось, Кендра стала выше.

— В прошлом году Уимберли Сойер втрескалась в тебя по уши. Ты попросил у неё номер телефона, а потом вместе со своими дружками мучил её непристойными телефонными звонками до тех пор, пока её родители не сменили номер. Ты знаешь, как ей было стыдно из-за всего этого? Подумай об этом.

На одну секунду я представил, каково было бы оказаться на месте Уимберли и рассказывать отцу, что в школе меня все ненавидят. И в течение одной секунды мне было невыносимо думать об этом. Уимберли не просто сменила номер. В конце года она ушла из Таттла.

— Ты права, — сказал я. — Я был сволочью. Больше я так не сделаю.

Я почти поверил в это. Она была права. Мне следует стать лучше. Я не знаю, почему временами был злым и жестоким. Иногда я говорил себе, что надо быть добрее к людям. Но уже через час или около того, я всегда забывал об этом, потому что мне нравилось ощущать себя выше и лучше их всех. Возможно, психолог — один из тех парней с телевидения, сказал бы, что я творил всё это, чтобы почувствовать собственную важность, так как мои родители не уделяли мне достаточно внимания, ну, или что-нибудь в таком духе. Но всё было не так, не совсем так. Просто как будто иногда я ничего не мог с этим поделать. В гостиной старинные часы начали бить полночь.

— Ты прав, — сказала ведьма, разводя своими теперь такими тонкими руками. — Ты больше такого не сделаешь. В некоторых странах, когда человек что-то украл, ему отрубают руку. Если мужчина изнасиловал, его кастрируют. Таким образом, отнимают орудие преступления у того, кто его совершил.

Часы продолжали бить. Девять. Десять. Комната светилась и почти вращалась.

— Ты рехнулась? — я осматривал её руки, чтобы понять, нет ли у неё ножа, если она собралась попробовать что-то от меня отрезать. Я думал, что совершенно пьян, потому что всё это не могло происходить на самом деле. Ну не могла же она колдовать. Так и есть. Должно быть, у меня пьяный бред.