Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И теперь, прикасаясь к тонким алым ниточкам магии, Гарри ощущал едва заметное тепло и покой. Купол навевал мысли о безопасности, о доме, где мальчик нужен, где он любим.
Вот только Дурсли совсем не напоминали любящих родственников, а те самые дополнения к куполу пугали. Их касаться Гарри не нравилось. От этих нитей он чувствовал холод и уколы боли. Тянуло оглядеться, выискивая чужой, посторонний взгляд. От этих странных нитей хотелось избавиться, но мальчик не представлял, как это сделать.
— Я еще не так много знаю, — со вздохом признал он, в который раз рассматривая свечение. — Надо как-то выяснить, что означают те или иные значки и почему плетение такое причудливое.
Оставив защитный контур в покое — а Гарри решил, что алое свечение его именно защищает — и не пытаясь распутать многочисленные «следилки» — а серебристые паутинки как в доме, так и снаружи казались именно чем-то подобным — мальчик вернулся к изучению собственной магии, полностью уверенный, что именно этим стоит заняться в первую очередь.
Теперь он часто и подолгу рассматривал какой-нибудь участок на ноге или руке, подмечая детали. А в ванной комнате пристально изучал грудь, голову и, особенно внимательно, шрам.
Не с первой попытки, но он выяснил, что в груди у него, там где на большом медицинском атласе было обозначено солнечное сплетение, находится довольно крупный, размером с кулак, светящийся шарик. Шарик мягко пульсировал золотисто-белым светом, а все те нити, что Гарри видел прежде, рождались и вытягивались из него, истончаясь к кончикам.
Вид завораживал, хотелось улыбаться и довольно подпрыгивать на месте. Но вся радость исчезала, стоило Гарри внимательно взглянуть на свой шрам. Он представлял собой аккуратную отметину, пересекавшую его лоб, и всегда казался мальчику чем-то обычным и не слишком интересным. Но теперь Гарри видел, что за отметиной спрятано нечто черное и противное, способное расползтись, будто плесень, но лишь неизвестный мальчику символ в виде молнии и тонкие ниточки белой магии удерживают эту пакость на месте.
Избавиться от этого черного клубка хотелось даже больше, чем от «следилок».
— Откуда у меня это? Не мог же я подцепить, как простуду, — задавался вопросами мальчик, то и дело невольно почесывая шрам. — Нужно обязательно выяснить… Вот только как?
* * *
Дни шли за днями, месяцы за месяцами. Гарри учился, каждый день торчал в библиотеке, перестав интересовать Дадли и его приятелей, и каждый день пытался изучать и тренировать свою магию.
Иногда у него получалось не просто касаться ниточек волшебства и «прислушиваться» к ним, интуитивно понимая назначение, но и вытягивать одну, не давая разорваться. А то и вовсе — создавать новые нити прямо в золотистом солнышке внутри себя и направлять в руку. Первая такая ниточка оказалась тонкой и бледной и развеялась крохотным туманом, но вот все последующие уже получались гораздо солиднее и толще. И в конечном итоге Гарри научился создавать прочные и толстые нити, ничем не уступающие тем, что обвивали его тело причудливым коконом, но сияли совсем не так ярко.
Гарри порой часами экспериментировал с такими нитями, завязывая их всевозможными узелками и наблюдая за получившимся эффектом. Довольно быстро он обнаружил, что каждое положение создает определенное действие, чем точнее соблюден рисунок, тем дольше будет существовать колдовство.
В основном его магия была золотистой, но порой, если он как-то по-особому перекручивал нити, они становились изумрудными, алыми или голубыми. И на ощупь такие чары ощущались по-разному. От чистой золотистой магии немножко покалывало кончики пальцев, от алых ниточек порой становилось горячо, зеленые или приятно холодили кожу, или же отдавались болью, а голубые удивительным образом умиротворяли.
После часа возни с магией Гарри обычно так выматывался, что засыпал, стоило лишь голове коснуться подушки, а на утро ужасно хотелось есть. Поэтому мальчик старался не перетруждать себя, без подсказок догадываясь, что тетя лишь развопится, если Гарри попросит добавки к своим скудным порциям пищи.
К восьми годам библиотека стала для мальчика самым лучшим и любимым местом на всем белом свете. Если не занимался уроками, уборкой в доме или прополкой сада, Гарри все свое время уделял книгам, поражая упорством миссис Смит.
За два года они настолько сблизились, что не меньше пары раз в неделю вместе пили чай и ели сэндвичи. Гарри ужасно смущался тому, что его подкармливают, но добрая библиотекарша быстро развеяла его метания, заверив, что ей совсем не жалко для него еды. Гарри не особо ей верил, ведь тетя и дядя постоянно попрекали его каждым куском хлеба, требуя, чтобы он отрабатывал и пропитание, и проживание. Он очень рано разочаровался в людях, особенно во взрослых, никому не доверял по-настоящему, но миссис Смит ему невероятно нравилась.
Чуть меньше, чем библиотеку, Гарри любил свой чулан. И то лишь потому, что тот был маленьким, темным и в нем мальчик не мог отвлечься от невзгод чтением. Зато там ему удавалось колдовать, не привлекая внимание Дурслей.
К девяти годам Гарри уже умел не просто выплетать из нитей магии непонятные ему самому узелки и загогулины, а знал две дюжины плетений, каждое из которых почти всегда создавало нужный ему эффект. Но о его новых навыках никто даже не догадывался, Гарри был максимально осторожен в своих экспериментах.
К этому времени Гарри внимательно исследовал все доступные ему места в Литтл Уингинге, а потому знал наверняка, что рядом с ним нет больше ни одного волшебника. Видя магию, мальчик был уверен, что распознает кого-то такого же, как он сам, даже если другой волшебник будет скрывать свои навыки.
В этом мальчик убедился пару раз, когда дядя и тетя были вынуждены или отпустить Гарри на школьную экскурсию, или брали с собой отмечать день рождения Дадли. В Лондоне к мальчику несколько раз подходили странно одетые люди и с восторгом что-то тараторили, пока их не оттесняли учителя или родственники.
На примере этих случайно встреченных волшебников Гарри выяснил, что совершенно каждый из необычных людей обладает тем, что мальчик про себя назвал сердцем магии, но оно у всех разное.
