Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала мы грелись в сауне. Долго и основательно.
А потом также долго, «кайфуя» полоскались под душем. Старались отмыться на неделю вперед.
Затем сидели в раздевалке, обсыхали.
В какой-то момент прямо в раздевалке открывались двери лифта. Прямо из подземелья в раздевалке появлялись шахтеры.
«Чумазые» дядьки, с черными от угольной пыли лицами и одежде. С фонариками на касках.
– О! Моряки! Здорово! – улыбались нам эти дядьки-шахтеры.
На фоне черных «угольных» лиц улыбки у шахтеров казались белоснежными. Они снимали свою такую же «угольную» одежду и шли в душевую. Потом возвращались обратно в раздевалку. И вот тогда уже можно было разглядеть лица этих тружеников Заполярья.
А еще я обращал внимание на их руки.
Они все были словно испещрены какими-то непонятными татуировками. Позже я узнал, что это никакие вовсе не татуировки. Во время работы в шахте если шахтер поранил руку, то угольная пыль въедается в эту ссадину и остается там навсегда. Поэтому и напоминает своим видом татуировку.
– Ну что, Михалыч! Позвони-ка диспетчеру. Пусть отправит кого-нибудь из водителей в магазин. Пущай купит фруктов, закуски, водки. Мы потом рассчитаемся. Будем морячков потчевать! – улыбаясь, говорил один из шахтеров другому.
И Михалыч хлопал его по плечу и уходил куда-то звонить.
Через полчаса в раздевалке у шахтеров начиналось застолье. На стол выставлялись продукты из магазина. Кто-то из шахтеров выкладывал домашнюю еду, заботливо приготовленную супругой.
– Ешьте-ешьте, матросики! – приговаривали шахтеры.
Мы угощались, потом выпивали.
– Ну! С легким паром, робята! – опрокидывая очередную стопку, обращался к нам Михалыч.
– А ты на них глазами не зыркай, старшой! – это он уже нашему мичману.
– На-ко! Выпей тоже! – и подносил стопку нашему «старшому».
Шахтеры рассказывали нам про свою работу, про свою жизнь. Так проходил наш банный день.
В следующую субботу историю повторялась.
Но уже в апреле 1995 года шахта закрылась, и мы перестали ездить в баню. Потом мы мылись у нас в части, в «кочегарке». Грели воду в тазике и кое-как полоскались.
Выше я уже рассказывал историю о том, какими мне запомнились воркутинцы. Как они поразили меня щедростью и широтой души.
Так вот, друзья мои! Точно такое же впечатление произвели на меня шахтеры. Эти суровые внешне мужики, но добрые и искренние внутри.
Вот такие они…. Шахтеры Хальмер-Ю!
Спасибо вам, мужики!
За баню и гостеприимство!
Моя фамилия Лаптандер!
Частенько в поселок Хальмер-Ю наведывались ненцы-оленеводы. Это были настоящие аборигены!
Именно те, которые ходят в малицах – длинных шубах из оленьей шерсти с капюшоном. Эти ненцы живут в чумах и основное их занятие – оленеводство.
Ненцы пригоняли стада оленей от побережья Карского моря, разжигали костры, ставили чумы. А потом начинали торговлю с жителями Хальмер-Ю.
Или даже не торговлю, а натуральный обмен.
Аборигены меняли оленину на чай, сахар, муку, консервы, или на «огненную воду».
К сожалению, аборигены очень любят водку.
Слышал рассказ, как такой ненец-оленевод вечером купил бутылку водки в местном гастрономе. Выпил ее тут же на крыльце и.... уснул в сугробе. А утром, как ни в чем не бывало, отряхнул свою малицу от снега и побежал по своим оленеводческим делам.
Вот такой народ!
Однажды в конце мая 1995 года недалеко от нашей части появилось стадо оленей, затем задымили костры, поднялись чумы над землей.
Ненцы встали на стоянку.
Командир отправил меня к аборигенам «на разведку». Нужно было узнать, надолго они тут встали, будут ли продавать оленину.
Я отправился на «задание».
Подхожу к стойбищу. Возле одного из чумов сидят аборигены и пьют из железных кружек жидкость красного цвета.
– Томатный сок, наверное, – подумалось мне.
– Здравствуйте, уважаемые! – произношу вслух
– И вам здравствуйте! – говорят в ответ ненцы.
– А вы тут надолго? – продолжаю диалог.
– Дней пять-семь будем, – отвечает мне один из оленеводов.
– Понятно. А оленину будете продавать? – спрашиваю.
– Будем-будем, – отхлебывая из кружки красную жидкость, отвечает мне тот же оленевод.
– А что это вы пьете? Томатный сок? – не удержался я.
Оленеводы засмеялись, еще больше сощурив и без того узкие глаза.
– Зачем сок?! Это оленья кровь. Хочешь попробовать? – предлагают ненцы.
– Да нет. Спасибо! – я отказываюсь от такого «угощения».
Уже потом я узнал, что аборигены пьют оленью кровь для профилактики цинги и других болезней.
Оленеводы продолжали хихикать.
Но как-то по-доброму.
– Хочешь посмотреть, как мы в чуме живем? – предложили ненцы.
– Конечно! А можно? – отвечаю.
– Можно. Пойдем! – один из оленеводов повел меня в чум.
Мы отодвинули оленью шкуру, которая была вместо входной двери, и зашли в чум.
Внутри посередине чума горел костер. Дым поднимался вверх и уходил в маленькое отверстие в самом верху чума. Над костром висел котел, в котором виднелись куски оленьего мяса.
Прямо на полу лежали оленьи шкуры. Одни шкуры утепляли пол, а другие служили одеялами.
На полу на шкурах сидела какая-то старая женщина.
На вид ей было лет семьдесят.
Но на самом деле ей могло быть всего сорок. Сказываются суровые условия жизни в тундре.
Вокруг костра бегали чумазые ребятишки.
Они были одеты в какие-то грязные рубахи.
Без штанов, с босыми ногами. Все какие-то взъерошенные, немытые. Иногда кто-то из детишек подбегал к котлу, грязной рукой хватал кусок вареной оленины и начинал лихо с ним расправляться, уминая за обе щеки. Настоящие аборигены!
Глядя на этих детишек, я почему-то сразу вспомнил сказку про Маугли.
Мы вышли обратно на улицу.
Разговорились с провожатым, который проводил экскурсию по чуму. Он спросил, откуда я сам родом.
Я рассказал, что сам из Архангельской области.
– О! Архангельск! Знаю! Были там. Оленей гоняли. Нарьян-Мар были, Амдерма были. По берегу от Карского моря до Белого моря, до Архангельска ходили! – рассказал мне оленевод.
– Да уж. Вот это вас носит! А как тебя зовут? Имена у вас есть? Меня Дима зовут, – продолжил я диалог.
– Конечно, есть! Меня Ямис зовут. По-вашему будет Миша. У нас и фамилии есть! Моя фамилия Лаптандер! – гордо ответил абориген.
Ямис Лаптандер, или как он просил