Нельзя получить сразу все, так что приходится выбирать.

Так уж устроено в жизни. Сначала ты мечтаешь, потом вырастаешь и делаешь выбор, затем превращаешься в то, что ты есть, со всеми печалями, несбывшимися планами, ранами, полученными в результате твоего выбора.

А раны гноятся и здорово болят.

Но существует и то, чем ты не стал, и то, что ты не сделал, успех, который ты утратил, – это жизнь, которую ты не прожил.

Это тот, кого ты бросил, тот, кого ты любил, хоть и предал, ребенок, которого ты не родил.

И ребенок, которого ты предал.

Однако есть тот, кого ты не бросил, и ребенок, которого ты родил и которого ты не предал, и жертва, которую ты принес.

* * *

В юности мы живем в оболочке из прозрачных мыльных пузырей, мыльных пузырей неведомого грядущего.

Мягкая, влажная оболочка, похожая на мерцающее облако, это из-за нее считается, что юность – самая прекрасная пора. В школе нам рассказывали сказки. Например про собаку, позарившуюся на чужой кусок.

Все эти дурацкие сказки, поговорки… Какое отношение они могли иметь к моей реальной жизни? В детстве я не доверяла прописным истинам, считала, что не может быть правил, обязательных для всех, включая меня саму.

И до сих пор не верю в это.

Я научилась сидеть совершенно спокойно, и мыльные пузыри кружатся и кружатся в моей голове и вокруг меня.

Итак, собаке достался сочный кусок мяса. Зажав его в пасти, она вдруг видит свое отражение в водной глади озера.

Решив, что там другая собака, с другим куском мяса, она открывает пасть, чтобы выхватить второй кусок, и роняет свой, и он сразу идет ко дну.

“Много хватать – свое потерять”, – заявила моя учительница младших классов, которая слыла пьянчужкой.

А что, если все же можно получить и то и другое? Надо просто сидеть не двигаясь и смотреть на картинки в воде. Не знаю, чего мне хочется больше: смотреть на изображения в озере или набить пасть сочным мясом.

* * *

Отель “Англэ”. Юнас стоит у телефона-автомата рядом со стойкой администратора. Микаэль расположился на кожаном диване у окна. Ему не слышно, что говорит Юнас. Перед ним бутылка минеральной воды “Рамлëса” и кофе в пластиковом стаканчике – кофе за счет отеля. Микаэль, как всегда, собран и спокоен. Загорелый, черные с проседью волосы коротко, по-мальчишески подстрижены. Юнас успел принять душ и побриться, но ему все равно кажется, что он весь в поту. В поту, руки и ноги ватные, сам не знает почему. Микаэль вопрошающе на него смотрит, Юнас отвечает жестом: “Пару минуток!” Потом сует в автомат телефонную карту.

На карте осталось всего двенадцать единиц.

В Копенгагене Юнас смог отбросить все мысли об этой ссоре, но теперь, когда он собрался звонить, у него перехватывает дыхание. Все тело ноет, и нет сил не горбиться. Подперев голову ладонью и упершись локтем о стену, он смотрит в пол и ждет ответа.

Ждет.

После восьмого гудка она берет трубку. У него отлегло от сердца, она дома. Он уже боялся, что она больше никогда не ответит на его звонок.

– Алло?

– Это я, – тихо произносит Юнас.

Молчание.

– Жанетт?

– Да.

– Я здесь, в Стокгольме, вечером хочу прийти домой. Мне надо кое-что забрать.

– Нет, это невозможно, – слышит он в ответ.

Они договорились на месяц. Она сказала, ей нужно месяц побыть одной, чтобы разобраться во всем. Прошла всего лишь неделя, и Юнас был в отъезде, но теперь, когда он здесь, он не хочет больше жить в разлуке. Ни дня.

– Жанетт…

Юнас сильнее приваливается к стене. Теперь он словно обнимает трубку всем телом, на деясь передать через нее всю эту охватившую его нежность, чтобы на другом конце провода неж ность превратилась в гигантский укор.

– Жанетт, мне ведь негде жить, черт возьми. Я не виделся с Йенни целую неделю.

Голос Жанетт дрожит от злости:

– Конечно, раньше ведь ты никогда не уезжал так надолго. Пропадал всего на две-три недели, даже и не вспоминая о нас.

Осталось восемь единиц.

– Юнас… – Жанетт пытается говорить дружелюбно. – Юнас, мне нужно время. Я так обижена на тебя, понимаешь?

– Нет, не понимаю. – Он прикрывает рукой глаза. В них опять начинается жжение.

– Я чувствую, что все рушится, – шепчет он. – Это ведь не так, Жанетт?

Оба молчат.

– Не надо было путаться с какой-то девкой в Висбю. Не надо было.

– Фу, черт, да не было этого! – орет Юнас в трубку и бьет кулаком по каменной стене. Взглянув на Микаэля, он вновь понижает голос. – Не изменял я, сколько раз повторять, – шепчет он.

Телефон-автомат дает сигнал: вставьте новую карту.

– Я приду домой вечером.

– Нет, ты не посмеешь!

Разговор обрывается. Юнас стоит секунд пять не двигаясь, затем вешает трубку. Делает несколько шагов в сторону дивана, встречается взглядом с Микаэлем.

– Я сейчас, только кофе возьму.

Впервые в его личных делах происходит что-то, о чем он не рассказывает Микаэлю. И не собирается рассказывать.

– Ну, все в порядке? – спрашивает Микаэль, когда Юнас подходит к столику у дивана.

– Да, – отвечает Юнас коротко.

– Как Жанетт?

– Хорошо. Мне надо уехать через двадцать минут.

Микаэль пристально смотрит на Юнаса.

Чертов психолог, твои карие глаза источают тепло и понимание, думает Юнас, но тебе не удастся на сей раз вытянуть из меня что-либо.

– Юнас. – Микаэль чуть наклоняется вперед. – Ты обдумал ту нашу тему, в Висбю?

На Юнаса находит столбняк.

– Что?

– То, что мы с тобой обсуждали в Висбю?

– Нет, – говорит он, – а что мы обсуждали в Висбю?

Микаэль откидывается на спинку дивана, лицо его вдруг мрачнеет. Он вздыхает.

– Ты что, не знаешь, о чем мы говорили? Да брось. Сожалею, но я больше так не могу. Я только и делаю, что занимаюсь организационной рутиной, веду записи, выстраиваю графики встреч, мы больше не работаем вместе, я чувствую себя не компаньоном, а твоим секретарем.

Этот надменный тон лишает Юнаса дара речи. После одиннадцати лет совместной работы Микаэль вдруг говорит с ним, будто с ребенком. Юнас совсем не помнит, что у них был подобный разговор, но вспыхнуло в памяти все пережитое унижение. Действительно тогда вечером в Висбю, в баре отеля, Микаэль завел речь о сотрудничестве, а потом этот добропорядочный муж заметил, видимо, как Юнас ведет наверх в номер женщину. Подобного никогда раньше не бывало. Похоже, поэтому и Микаэль и Жанетт поняли все превратно.