Юнас пытается вспомнить, как выглядит эта девушка, если на нее не смотреть.

Шатенка, довольно бледное лицо, большие, конечно, глаза, фигуру он не рассмотрел из-за пальто, но грации никакой, не лебедь. Однако нельзя назвать ее неуклюжей, скорее угловатой.

Она ходит точно медвежонок.

Юнас неожиданно улыбается, потому что медвежонок напоминает ему Йенни. На него накатывает тоска, такая сильная, что комок подступает к горлу. Юнас сглатывает и прижимает пальцы к глазам. Дышит глубоко, ровно, спокойно. Когда спазм отпускает, Юнас понимает, что опасность миновала.

Тереза уже стоит у столика. В руках у нее полная тарелка. Малосольная лососина, яичница, белая булочка, обычный твердый сыр и нежный десертный, два сорта джема и несколько клубничин.

– С ума сойти, – говорит она, – смотрите, какая прелесть!

– Да, – соглашается он.

– Вам тоже взять?

– Попозже.

Когда после очередного захода к столу с напитками, Тереза садится, то перед ней кофе, сок, вода и большая тарелка с едой, теперь она смотрит Юнасу в глаза и несколько напористо спрашивает:

– А вы что делали?

– А?

– Что вы делали в Копенгагене?

Так и не сняв пальто, она берет нож и вилку, но медлит, видимо, прежде, чем приступить к еде, хочет услышать ответ.

– Работал, – говорит он, – через час у меня опять встреча, мне нужно принять душ.

– Не успеете, если будете есть.

– Не буду, – говорит Юнас и повторяет: – Я не очень голоден.

– А-а, – произносит Тереза.

Надо бы с ней помягче, думает Юнас.

– Я работаю консультантом, в некотором роде советником, для разных предприятий.

– И что и кому советуете?

– Я, можно сказать, психиатр, решаю личные проблемы сотрудников и улаживаю внутренние конфликты.

Вновь неловкое молчание. Глянув в окно, Юнас продолжает:

– Психиатр для предприятия, – уточняет он и привычно объясняет: – На большом предприятии может быть такая запутанная система управления, что единственный выход – пригласить специалиста со стороны, иначе не разобраться. Десять лет тому назад такой профессии не существовало, я был одним из первых. Теперь для того, что я делаю, есть название – “работа с персоналом”. Правда, сейчас я в основном занимаюсь глобальными вопросами.

Руки Терезы, вооруженные ножом и вилкой, опустились на стол.

– Что за глобальные вопросы? – спрашивает она. От ее оживленности не осталось и следа, в глазах недоумение.

– В основном это общая стратегия, сложности, возникающие при кадровом планировании, – говорит Юнас, – как устроить, чтобы сотрудники не конфликтовали, находили общий язык. Раньше я беседовал преимущественно с каждым по отдельности, чистая терапия, теперь масштабы иные, связанные с более крупными структурами.

Он делает жест рукой, как бы показывая размеры структур.

– Все вы врете, – говорит Тереза.

– Вру?

– Это ведь не ваши слова, – серьезно объясняет она, – и вообще, не для вас эта работа, если приходится все время говорить о таких вещах.

– Да почему же не для меня? И чем вам не нравятся эти слова?

Он глядит на нее устало, думая, что не в силах больше продолжать разговор. Затем оборачивается и смотрит на стол с едой.

Раз уж я здесь, надо хоть что-то съесть, решает он.

– Пойду возьму апельсин.

– Подождите, – останавливает его Тереза, направив на него указательный палец: – Только один вопрос.

– Да?

– Вы действительно КОНСУЛЬТАНТ, а не… артист?

– Артист? – Юнас готов расхохотаться, – в смысле популярный певец?

– Я не это имела в виду, – горячо протестует она.

Рассмеявшись, Юнас встает и смотрит на нее уже с симпатией:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

– Извини, я думал пятнадцать, – произносит он с улыбкой. – А что ты делала в Копенгагене?

– Да так, ничего. Ходила в музей.

– Ясно. – Вновь окинув ее дружеским взглядом, он продолжает: – Знаешь что, Тереза?

– Что?

– Мне пора. Но было здорово с тобой познакомиться.

Он протягивает руку.

– Консультант, – говорит Тереза, пожимая его руку с неким вызовом, Юнас даже перестает смеяться и чувствует, что просто обязан напомнить.

– Я почти не голоден, – говорит он в четвертый раз.

И уходит. Тереза смотрит ему вслед.

Смотрит не отрываясь, как он идет к выходу из кафе. Потом она следит за ним через окно – вот он садится в такси, и такси едет по улице Васагатан. Тереза провожает машину взглядом, пока та не исчезает из виду.

В груди защемило.

Ему нет до меня никакого дела, думает Тереза, прижимая руки к груди, к тому месту, где внезапно возникает боль.

Но боль не проходит.

И вдруг Тереза всем нутром ощущает, как в ней закипает протест. Должен же найтись выход. Таких мучений она не вынесет.

Она закрывает лицо волосами, будто шторой, загораживает ладонями нос. И сидит так долго, не шевелясь. Медленно вдыхает запах собственных волос, и где-то внутри этого аромата вновь нащупывает уверенность. Ясную, теплую, очевидную.

Я встречу его снова, думает Тереза. Обязательно снова встречу. Он полюбит меня, и все будет хорошо. Не страшно, что это не случилось сейчас. Но так будет. А сейчас мне надо успокоиться.

На соседнем столике лежит оставленная кем-то газета. Тереза забирает ее себе, открывает страницу с объявлениями. Поток людей и машин на улице густеет. Половина восьмого. Люди спешат на работу.

Спешат.

Куда-то… куда-то… куда-то…

– Что я буду делать все эти дни, как она представляла себе это? – бормочет Тереза.

Потом берет ручку. Обводит объявление насчет продажи двух котят, по сто пятьдесят крон каждый. Вырывает страницу с объявлениями и засовывает ее в карман пальто. Она уже почти вышла из кафе, и тут раздается пронзительный крик официантки:

– Вы не заплатили!

– Боже мой, совсем забыла, – спохватывается Тереза.

В смущении она возвращается. Официантка стоит с видом судебного следователя, жаждущего упрятать кого-нибудь за решетку. Щеки ее пылают, она злобно смотрит на Терезу.

– Я думала, завтрак входит в стоимость билета, – осторожно начала Тереза. – Я только что из Копенгагена… утренним поездом, показать билет?

– Нет, это только в субботу и воскресенье, тогда мы выставляем табличку, а сегодня таблички нет, – объясняет эта вреднючая блондинка, продолжая смотреть на Терезу с неукротимой злобой.