Отчетливо вспомнила слово «психолог» и, потянувшись из постели к сумке, записала его в еженедельник. Еженедельник был для невкусной текучки; вкусную, типа тусовок, запоминала и так.

В редакции, после летучки, где потоптали и сократили ее материал, расстроенная Елена глянула в еженедельник и не сразу поняла, что означает слово «психолог». Вспомнила вчерашний разговор и, чтобы не разгадывать загадку второй раз, приписала через пояснение: «Караванов – козел!»

Редакция была дурная, как в западных фильмах: вместо отдельных комнат – прозрачные перегородки между столов с компьютерами. Шум стоял как в оркестровой яме во время настройки инструментов. Елена долго привыкала к тому, что частное пространство надо огораживать не дверью, а ледяным взглядом. Чтобы создать хоть какой-то оазис психологического уюта, посадила рядом с собой Катю.

Когда сидела в сотах этого улья, в гомоне, стрекоте компьютерных клавиш, крике, хохоте, звоне чашек и скрипе передвигаемых стульев, казалось, что все они – открытый функционирующий безумный мозг, с которого сверху спилена черепная коробка.

Отдельные кабинеты были только у главного и первого зама. Главный пожимал плечами на устройство редакции и вздыхал:

– Лично я в такой обстановке давно бы сошел с ума. Но говорят, теперь так модно…

Замглавного, непонятно откуда взявшийся на газетном поле, страшно гордился, поскольку это была именно им выстраданная идея реконструкции здания.

– Только в технологически правильных условиях мы сможем получать качественный продукт! – говорил он, поднимая палец, окольцованный крупным брюликом.

– Кать, как ты думаешь, замик писать-то умеет? – как-то спросила Лена Катю.

– Я думаю, он и читать-то не умеет, – вздохнула та. – Говорят, у него купленный диплом какого-то провинциального юридического института. А юридические дипломы знаешь, кто покупает?

– Кто?

– Бандюки. Это у них хороший тон считается…

…Вечером позвонила модной психологине Карцевой, у которой в прошлом году брала интервью.

– Вам лично? – зевнула Карцева. – Хорошо, подъезжайте. Я задержусь в консультации.

«И что я ей скажу? – растерянно думала по дороге. – Что Караванов свихнулся? Что хочет стать большим и сильным, а меня загнать под плинтус? Да она умрет от хохота!»

И вдруг вспомнила сцену, развеселившую ее недавно.

– Что это за таблетки? – спросила она про яркий флакончик, появившийся в кухонном шкафчике.

– Витамины. – Караванов покраснел и сделал неопределенный жест рукой. – Для тех, кому за 50. Я долго колебался, перед тем как их купить…

– Почему колебался? – не поняла Елена.

– Может, еще рано? – с надеждой спросил он.

– Почему рано, если тебе уже есть пятьдесят?! – недоумевая спросила она.

– Ну мало ли… – сказал он и, обиженный, вышел из кухни.

Тогда она не обратила на это внимания. Ей не пришло в голову, что, как честный офицер, она была обязана сказать:

– Пятьдесят? Да ты выглядишь на десять лет моложе.

Но ее никто никогда не воспитывал в логике «мужчина страшно боится стареть», ее воспитывали в логике «женщина страшно боится стареть». А она совершенно не чувствовала своих сорока пяти, можно сказать, неслась по жизни вприпрыжку. Да, иногда, после восьми часов за компьютером начинала болеть спина. Да, надо было подналегать на кремы больше, чем раньше. Да, мужики сворачивали шею на идущую мимо «никакую» девочку возраста ее дочери. Да, в магазине одежды она с жалостью проходила мимо какой-нибудь мандариновой блузки с блестками. Но в постель, в работу, отношения с близкими и самой собой пришла такая свобода, словно с нее сняли гири. И она совсем не хотела обратно в свои двадцать, тридцать, сорок… И ей казалось, что с Каравановым все происходит ровно так же.

– Ясно, – сказала психолог Карцева после первых двух минут сбивчивого Елениного текста.

– Что ясно? – вздрогнула Елена.

– Очень инфантилен… Поэтому все процессы позже… – Она покопалась в ящике стола, набитого тетрадями, достала напильник и начала сосредоточенно подпиливать бордовый ноготь. – Как бы вы сформулировали свой основной вопрос ко мне?

– Подождите, да какие процессы?

– Есть такой ломовой процесс, называется «семилетка поиска». Классически начинается у мужчин в 40, у женщин немного позже. Чем человек инфантильнее, тем легче процесс сползает вниз по возрасту… – Карцева допилила ноготь, бережно подула на него и достала пузырек с лаком; было видно, что за день ее достали клиенты и ей очень хочется, наконец, сделать хоть что-то приятное не им, а себе. – Гормональная перестройка. Человека начинает мотать: так ли я живу, с тем ли я живу, в той ли стране, на той ли улице… Всплеск перед угасанием половой функции так же ярок, как и перед расцветом. Про переходный возраст все понимаете?

– Все, – выдохнула Елена.

– Здесь то же самое. Только подросток беззащитен, а климактерик социально защищен и оснащен, и выстраивает под себя культуру в отличие от подростка…

– Но подросток же маленький, от этого у него мозги набекрень, – с надеждой предположила Елена.

– Не от этого. Мозги набекрень от того, что физиологическое напряжение от перестройки организма съедает все силы. И ему не хватает ресурса скрывать то, что ему тяжело и неприятно. – Карцева встала, включила электрочайник. – Чай, кофе?

– Кофе. А у вас так никогда не было? – спросила Елена, прикинув, что Карцева женщина примерно ее возраста и ее внешней категории.

– Ничто человеческое нам не чуждо… – засмеялась Карцева. – У советских мамаш ребенок сначала учится ходить и говорить, а потом – только сидеть и молчать. Поэтому он потом в браке много лет сидит и молчит, вдруг вырастает, и как начнет говорить жене то, что причиталось маме… уже не остановишь. Как говорится, есть четыре этапа мужской жизни: еще нет, уже да, еще да, уже нет…

– Но у него нормально с потенцией. То есть, конечно, не так, как раньше, но ничего критического, – пожала плечами Елена.

– Так это вы осознаете, как ничего критического, а он – как приговор. – Карцева разлила кофе по чашкам. – Есть концепция Эриксона о «кризисах идентичности», через которые проходит каждый человек. Достигая определенного периода жизни, человек спрашивает, все ли он сделал, что мог в данном временнм периоде. К последнему кризису в старости одни приходят с ощущением исполненности задач, другие – с ощущением полного поражения… Но там уже нет сил и времени бунтовать… А здесь еще полно.

– А как лично вы разбирались в такой ситуации? – уж совершенно бестактно спросила Елена.

– Скажу вам, как журналисту: технология всегда зависит от поставленной задачи. У меня была задача сохранить брак, – без всяких эмоций сказала Карцева, словно речь шла о задаче сделать ремонт или организовать деловую встречу.