Когда они доплыли до берега, я стал бегать от одного к другому, легко и свободно, вообразив себя верхом на белом от пены гребне волны. Я бросился обнимать бабушку, а потом мы катались по тёплой гальке. Лир вышел на берег прямо возле меня, гордо вскидывая голову так, как если бы изгнание человека было исключительно его заслугой.

Никогда прежде я не ощущал столь сильной любви к своему клану, как в этот момент. Все окружили меня кольцом, их мокрые шкуры блестели на солнце, а мощные спины выгибались.

– Вы видели его? – воскликнула Мойра. – Выражение его лица!

Я вскочил на ноги, высматривая маму. Она же пропустит всё веселье! Мама была в бухте, плавая кругами и опустив голову под воду. Едва я хотел позвать её, как она нырнула и исчезла из виду.

– Хорошо, что мы придержали лодку, а то он бы её до сих пор догонял, – сказал Кормак. – Такие худые и беспомощные руки! – Он бешено замахал ластами, чтобы изобразить сказанное. Я смеялся до боли в животе.

Но потом его слова вдруг отразились в моём сознании. Худые. Беспомощные. Я опустил взгляд на свои собственные руки.

Мойра изогнулась полумесяцем:

– Ты думаешь, только его руки были забавными? А как же дрыгающиеся ноги?

Веселье померкло, когда я опустил взгляд на свои колени, щиколотки и единственные ступни на пляже.

Лир рыкнул, прочищая горло.

– Так, Мойра, – сказал он серьёзным тоном, – в другом обличии у нас у всех есть ноги.

Все настороженно притихли. Все, кроме Мойры.

– Ах, ноги прекрасны для танцев на суше! – продолжала она беспечно. – Я не возражаю против ног как таковых, но ведь всем известно, что в море нужны ласты и хвост.

Мойра засмеялась, но никто не поддержал её. Наконец, почувствовав, что ситуация изменилась, она подняла голову и увидела, что все смотрят на неё.

Тогда Мойра сделала ужасную вещь. Она повернулась и уставилась на меня.

Все повернулись следом, будто ими управлял единый механизм. Все глаза были направлены на меня. Их взгляды выражали то, чего я не мог прочесть. Что случилось? Теперь точно было не до смеха. Тишина сгустилась плотным холодным туманом.

Наконец Мойра фыркнула:

– Ах, Аран, ради всего святого, прекрати смотреть так гнетуще! Я ж, разумеется, не тебя имела в виду!

Все закивали. Напряжение начало спадать.

– Прежде всего ты – часть семьи. Ты один из нас, – Мойра добродушно улыбнулась, а затем добавила: – Хоть твой отец и не из нашего рода.

Бабушка ахнула.

Сначала я не понял, что Мойра имела в виду. Но её слова, словно камень, брошенный на неподвижную гладь воды, поразили весь клан. Волна пронеслась по кругу, оставляя за собой ошеломлённые взгляды и разинутые рты.

Хоть твой отец и не из нашего рода.

Я никогда не интересовался, кем был мой отец. Для шелки это неважно. Поиск партнёра был вопросом времени года, путешествия или встречи в Лунный день. Но тут явно было что-то другое.

– И что там насчёт моего отца? – спросил я.

Все знали. Это было написано на их физиономиях.

– Ну, – начала Мойра, – видишь ли…

– Это должна рассказать его мама, – отрезал Лир.

Мойра крепко сомкнула пасть.

– Мама ныряет, – сказал я. Меня охватило нетерпение, и по телу побежали мурашки. – Я хочу знать сейчас.

Лир и бабушка переглянулись.

Вся надежда была на Мойру. Я посмотрел ей прямо в глаза:

– Говори, Мойра. Кем он был?

– Разве это незаметно? – ответила она. – Твой отец был человеком.

Глава 9

Нож

Ото всех подальше я бросился в глубь острова. Глаза щипало от слёз – мир расплывался. В дальней части острова я наткнулся на одинокий клочок пляжа. Упав на гальку, я опустил голову между коленями, свернувшись в клубок и пытаясь втянуть в себя руки и ноги до их полного исчезновения.

Мой отец был человеком.

Они знали, все знали. Они знали об этом всю мою жизнь.

Как я мог быть таким глупым? Слепо верить в мамино «В любой момент, Аран» и ни разу не спросить, почему я отличаюсь от остальных и почему так долго не превращаюсь.

Мой отец был человеком. Тогда кто же я?

Послышался всплеск. Кто-то вынырнул из воды, и брызги упали мне на спину. Я учуял запах маминой шкуры и водорослей, а ещё резкий острый металлический запах, который никак не мог узнать. Рядом со мной что-то звякнуло о гальку, и я открыл глаза.

Это был серебряный зуб, которым пользовался человек.

Красная капля упала на лезвие. Я посмотрел на маму. Складки её рта в тех местах, где она несла это, кровоточили. Красные линии испещрили её мех и казались жутким украшением.

– Это нож, – пояснила она с улыбкой.

Нож. Я вытянул палец и провёл им вдоль лезвия.

Мама хотела предупредить:

– Аккуратнее с…

Поздно. Ойкнув, я поднял палец, кончик которого пересекла тончайшая красная линия.

Мама продолжала довольным тоном:

– Он упал в заросли водорослей, и я долго не могла его найти. По возвращении увидела, что ты отправился в глубь острова. Пришлось намотать пару кругов, чтобы тебя найти, – она поддела нож. – Он сделан из стали.

Половина ножа не блестела. Та его сторона, которую человек держал в руке, была чёрной и округлой. Я не решался поднять нож, боясь повторного «укуса», но затем всё же сомкнул пальцы на его чёрной стороне.

– Он выронил его, забираясь в лодку, – сказала мама. – Теперь он твой.

Мой. Она принесла его мне. Инструмент человека. Для…

– Не возьму, – сказал я, бросив нож на гальку.

– Не переживай. Научишься, и больше никаких порезов.

Я скрестил руки на груди.

– Я научу тебя им пользоваться, – продолжила она. Её улыбка была жуткой из-за кровоподтёков. Я отвернулся.

– Аран, пойми! Ты сможешь срезать устриц со скал и открывать раковины. Ты можешь привязать нож к палке и ловить одну рыбу за другой.

– Я и так ловлю рыбу, – пробурчал я. Вместо рыбы у меня перед глазами стояли человеческие пальцы, державшие нож. Я спрятал руки в подмышки.

– Ты отличный охотник, – сказала мама. – Но теперь ты сможешь ловить добычу покрупнее, срезать головы и чистить…

Я больше не мог её слушать. Раздражение подкатывало комом к горлу. Она врала мне и продолжала врать, притворяясь, что всё в порядке.

Голос мамы звучал словно издалека:

– Аран, что случилось?

Мои руки сжались в кулаки, а голова взметнулась вверх.

– Я не похож на