Кондрашова несколько смягчается, но оказывается, это не совсем так. Откуда-то из стола на свет появляется эскиз рекламного плаката. На нем изображен обнаженный китаец, который в своих руках держит глобус в форме эллипсоида. Единственный континент на глобусе носит название Китай. Внизу слоган: «Globusland: мир в наших руках!»

– И что? — спрашиваю я. — Была задача создания рекламы с интернациональной тематикой. Что не так? В чем проблема?

– А у господина Чаньчуня другое мнение на сей счет, — говорит Кондрашова, снова расправляя пышную грудь, стесненную кружевным бюстгальтером.

Я поворачиваюсь к китайцу:

– Что, по мнению амиго Хуэйя, здесь не так?

– Длюга, моя осиня извиняисся. Я хотеля говолить сто эта осеня нехалясё. Китаися люками веся мир дельжит. Эта нехалясё полусяися.

– И что же тут «нехалясё»? — начинаю заводиться я.

– Эта похозя сто китаися веся мира захватиля. Посему музисина голийя? Посему он не оделя одезды? Посему он похозя, как я? Музисина похозя на меня. Самотлите сами! Засема веся мира люками захватиля? Китаися нехалясё. Лютсе псиця, пьосы или длюгой какой скот. Не надо китаися. Лютсе косика на люках дельжит мира, сем китаися. Косика лютсе! Китаися не захватсика мира!

Ну, это уже перебор, это за гранью нормы. Надо же усмотреть милитаризм в обнаженном человеке (пусть и китайце) с глобусом. Все зависит от восприятия. Мало ли таких двусмысленностей? Делая рекламу, каждый раз не знаешь, что может вызвать у граждан, ну, скажем так, не совсем адекватные ассоциации. Когда я захожу в лифты, то во многих из них вижу рекламу конторы, выпускающей это чудо современных технологий. Там имеется очень интересный слоган: «Лучший путь — наверх!» Это что значит? Что лифты вниз не ходят принципиально? А для полноты ощущений — что путь наверх может быть в один конец, причем последним и не очень приятным. К тому же перед названием фирмы крест нарисован.

Мы все говорим о глобализации. А надо обращать внимание на другое явление — идиотизацию. Тотальное/перманентное оглупление масс — страшнее растущей озоновой дыры! Планета, когда-то населенная homo sapiens, была постепенно поглощена пришельцами homo monetary. Под их руководством плебс превратился в homo stupid (англ. — тупой). Теперь дружною толпой мы семимильными шагами движемся к обществу тупых ослов, возглавляемому еще большими ослами. С хвалебными лозунгами и с заздравным лизоблюдством мы позволяем проводить над собой эксперименты. Нас ведут к пропасти, а мы не замечаем этого. Мы чему-то радуемся. Нас ебут, а мы не знаем!

Хуэй Чаньчунь сидит на стульчике и гаденько улыбается, упиваясь победой надо мной. Молчит в напряжении Вера Андреевна, не скрывая своей перманентной тупости и острого желания конкретного траха.

– И как давно геноссе Хуэй столь живо интересуется рекламой?

Из смеси плохо произносимых русских слов и кошачьего мяуканья я понимаю, что китаец интересуется всеми сферами деятельности «Globusland», потому что «ми одиня командя». Поистине, «русский с китайцем — братья навек!».

Я выдерживаю продолжительную театральную паузу, так что Вера Андреевна начинает нетерпеливо стучать по столу перстеньком, а Чаньчунь подается вперед, странным образом удерживаясь на краешке стула своей худой задницей.

– А знает ли многоуважаемый господин Чаньчунь, что думают об этом эскизе фокус-группы? Наши маркетологи опросили несколько сотен респондентов в регионах. И с чем же, по-вашему, ассоциируется у них этот образ?

– Сто были фокуся-глюппа? Моя не понималя об этой, моя не зналя. Сто оня думаля?

– А между тем, друзья мои, потребитель ассоциирует данный образ не с мужчиной-завоевателем с восточной внешностью. Никто из респондентов не разглядел здесь образ китайца, захватившего мир, а напротив — китайца, снявшего с себя одежду и подарившего ее миру.

– Эта интелесьня, сто понимали фокуся-глюппы. Мозьно посимотлети бумага? — спрашивает китаец, едва не падая со стула от злости.

– Не проблема, — категорично заявляю я. — Завтра с утра. Паршин, который занимался этим вопросом, сегодня выходной. А так как материалы у него, то раньше чем завтра никак не получится.

– Ну вот и славненько, что так все разрешилось, — радуется Кондрашова тому, что мы наконец поднялись со своих мест и устремляемся к выходу из кабинета. — Только в самом деле, Сергей Владимирович, добавьте вашему восточному человеку одежды. Все-таки глобусы и школьники покупают. Мы же не занимаемся наглядными пособиями к урокам анатомии.

– Не вопрос, Вера Андреевна, прикидик организуем. Добавим и «пьосов», и «псицев», и «косиков», — обещаю я.

– Ага, — кивает Кондрашова, снова приводя в порядок бюст, — добавляйте. И мне занесите посмотреть. Как-нибудь вечерком.

Взгляд томных глаз, направленный на меня, может расплавить эскиз рекламного плаката, который она держит в руках. Только меня он оставляет равнодушным.

– Непременно… как-нибудь… — выдыхаю я и ускользаю за дверь.

Чаньчунь, гордо кивнув головкой, уходит к себе, ни о чем меня не спрашивая. Результаты работы фокус-групп его более не интересуют.

– Катя, меня никто не спрашивал? — задаю я вопрос своей секретарше, вернувшись от Кондрашовой.

– Спрашивали, — слышу я в ответ.

– Кому же я понадобился?

– Ну тот… я вам про него говорила.

– Так, не понял! Про кого?

– Который взятку передал, — преданно глядя в мои глаза, осторожно сообщает Катерина.

– А что, он еще раз приходил? — удивляюсь я.

– Нет, — секретарша в свою очередь удивляется моей непонятливости, — вот как утром конверт передал, так я его больше не видела.

– Спасибо, — выдыхаю я. — Спасибо вам, Катерина, за ценную и, главное, своевременную информацию.

Чтобы не разорвать секретаршу на части, я быстро скрываюсь от нее в кабинете. «Видимо, у психически нездоровых людей сегодня неблагоприятные дни по геомагнитным факторам», — справедливо решаю я и набираю домашний телефон Паршина:

– Привет, Олег, отдыхаешь?

– Ага, отдыхаю, — не то сонным, не то пьяным голосом отвечает Паршин. — Да?

– Манда!

– Что?

– Манда, говорю, ты паршивая, Паршин!

– Не понял?!

– Макет рекламы с голым китайцем — твоя работа?

– Моя, — гордо отвечает Олег.

Мне кажется, что я вижу, как он стоит в трусах возле телефона и самодовольно улыбается. Явно не врубается чувак.

– Ты чего тащишься? Думаешь все пучком?

– А ты видел? Я там для прикола харю нашего Чуньхуя влепил. Смешно, правда?

– Тебе бы по харе за такие дела!

– А чего стряслось-то?

– Стряслось то, что меня сегодня за твой прикол на бабуку натянули по самые помидоры. Сама вызывала. Чаньчунь нажаловался. Ему твой прикол не по теме пришелся. Кукрыникса херов!