в голову, что он никогда не видел пенис своего отца. От этой мысли он покраснел, и лицо его запылало. Как выглядит его отец голым? Когда они были маленькими, Амин иногда возил их на море, в домик доктора Палоши и его жены Коринны. Со временем он стал просто отвозить их и оставлять там, потом забирал спустя две-три недели. Он никогда не ходил на пляж и не надевал плавки. Заявлял, что слишком занят и что не может позволить себе такую роскошь, как отпуск. Но Селим слышал, как Матильда уверяла, будто Амин боится воды и не остается с ними на море, потому что не умеет плавать.

Веселье. Каникулы. Так же как Селим ни разу не видел пенис своего отца, он не мог припомнить, чтобы Амин хоть когда-нибудь отдыхал, играл, расслаблялся, смеялся или спал после обеда. Отец вечно ругал бездельников, лентяев, никчемных людей, не ценящих труд и тратящих время на нытье. Увлечение Селима спортом он считал нелепой прихотью: это относилось и к занятиям в водно-спортивном клубе, и к футбольным матчам, в которых Селим участвовал в составе своей команды каждые выходные. Селиму казалось, что с тех пор, как он себя помнил, отец всегда поглядывал на него неодобрительно.

В присутствии отца он цепенел, замирал. Стоило только ему узнать, что Амин где-то неподалеку, как он переставал быть самим собой. Честно говоря, на него так действовали вообще все окружающие. Мир, в котором он жил, смотрел на него глазами отца, и Селиму казалось, что стать свободным здесь невозможно. Этот мир был полон отцов, к коим следовало проявлять почтение: Бог, король, герои борьбы за независимость, труженики. Любой человек, вступая с тобой в разговор, спрашивал не твое имя, а осведомлялся: «Чей ты сын?»

С годами, по мере того как становилось все более очевидно, что Селим не будет крестьянином, как его отец, юноша все меньше чувствовал себя сыном Амина. Он иногда думал о ремесленниках на узких улочках медины, о молодых ребятах, которых они обучали в своих подвальных мастерских. Будущие жестянщики, ткачи, вышивальщики, плотники относились к своим хозяевам с глубоким почтением и благодарностью. Так устроен мир: старшие передают свое мастерство младшим, и прошлое вливается в настоящее. Поэтому было принято целовать плечо или руку своего отца, склоняться в его присутствии и выражать ему полную покорность. От этой обязанности человек избавлялся только в тот день, когда сам становился отцом и, в свою очередь, получал право кем-то повелевать. Жизнь походила на придворную церемонию, когда подданные приносят клятву верности монарху, и все видные сановники, все вожди племен, все эти гордые, красивые мужчины в белых джеллабах и бурнусах целуют руку короля.

Тренер в клубе уверял, что Селим может стать чемпионом, если будет заниматься в полную силу. Но Селим не имел ни малейшего представления о том, кем он мог бы стать. Он не любил учиться. Его преподаватели-иезуиты осуждали его за лень и апатию. Он не безобразничал, не дерзил взрослым, только опускал глаза, когда ему совали под нос его никуда не годные письменные работы. У него было такое чувство, словно он очутился в не подходящем для него мире, в неподходящем месте. Как будто кто-то по ошибке привез его сюда, в этот скучный, дурацкий городок, населенный мелочными, ограниченными людьми. Школа была для него пыткой. Ему стоило невероятного труда сосредоточиться на книгах и тетрадках. Его душа рвалась наружу, к деревьям во дворе, пылинкам, танцевавшим в солнечных лучах, к девочке за окном, заметившей его и одарившей улыбкой. Самые страшные мучения причиняла ему математика. Он не понимал ровным счетом ничего. В голове у него все смешивалось в бесформенную массу, и от этого хотелось кричать. Когда преподаватель его вызывал, Селим только бормотал что-то невнятное, и вскоре его заглушали смешки одноклассников. Мать прочитала кипу книг на эту тему. Она хотела показать его специалистам. Селим чувствовал себя напряженным, скованным, несвободным. Ему казалось, что он живет в пыточной клетке, где нельзя ни встать во весь рост, ни лечь и вытянуться.

Плавая в бассейне, он обретал покой и ясность мысли. Ему необходимо было измотать себя. В воде, когда его заботило только одно – дышать и быстро плыть, – он мог собраться с мыслями. Как будто находил нужную частоту, нужный ритм, и между телом и душой устанавливалась гармония. В тот день, пока он раз за разом проплывал по дорожке туда и обратно под неусыпным надзором тренера, его мысли блуждали далеко. Он спрашивал себя, любят ли друг друга его родители. Он никогда не слышал, чтобы они говорили друг другу нежные слова, никогда не видел, чтобы они целовались. Порой они по несколько дней не общались, и Селим чувствовал, как между ними пролетают заряды ненависти и взаимного недовольства. В пылу гнева, в приступах тоски Матильда теряла всякий стыд и сдержанность. Она грубо ругалась, кричала, а Амин приказывал ей замолчать. Она бросала ему в лицо упреки в изменах, в предательстве, и Селим, хоть и был всего лишь подростком, понимал, что отец встречается с другими женщинами, а Матильда, часто ходившая с красными глазами, от этого страдает. Селим на секунду представил себе отцовский член, и картина эта так его потрясла, что он сбился с ритма, и тренер его отругал.

Амина не волновали плохие отметки сына. Накануне преподаватель вызвал в школу Матильду и сказал, что Селим бездельник и что он не получит степень бакалавра. Амин тоже ее не получил.

– И знаешь ли, неплохо себя чувствую, – доверительно сообщил он сыну.

Отец повел его на производство. В душных теплицах, в раскаленных складских помещениях, где в машины загружали ящики с рассадой, Амин подробно перечислял все, что вскоре достанется Селиму. Судя по всему, он ждал, что на лице сына, когда он осознает, что это владение однажды достанется ему, появится выражение гордости и тщеславия. Но Селиму было скучно, и он не смог это скрыть. В тот момент, когда отец рассуждал о новых технологиях в ирригации, в которые надо будет вложить средства, Селим заметил валявшуюся на земле пластиковую бутылку. Ловким ударом ноги он, не раздумывая, послал ее парнишке, стоявшему у стены и с восторгом принявшему пас. Амин отвесил сыну подзатыльник:

– Ты что, не видишь? Люди на работе.

Он стал ругаться, громко сетуя на то, что Селим не такой серьезный, как его сестра, чей единственный недостаток состоит в том, что она женщина.

Аиша, снова Аиша. При одном упоминании имени сестры Селим приходил в ярость. Когда