Коротко говоря, печально известным своей жестокостью сотрудникам Лубянки на площади Дзержинского пришлось «сварганить» что-то новенькое. Тут кто-то и предложил: почему бы не задействовать помощниками в фестивале московскую молодежь, т. е. советских студентов, учеников и молодых рабочих? Привлечь следовало самых надежных, поставить им задачу, разбить на спецотряды, а старших подчинить непосредственно КГБ. Пускай веселятся на фестивале, присматривая одновременно за иностранцами, а заподозрив кого-то, немедленно информируют органы.

Эта идея настолько понравилась советскому руководству, что после завершения фестиваля оно распорядилось осуществить московскую модель по всей стране. Запал молодежи искусно использован для того, чтобы очистить всю страну от криминальных элементов. Оперативным комсомольским спецотрядам поручили бороться с хулиганами, черным рынком и проституцией.

Их использовали во время рейдов (для образования котлов) и в качестве хранителей порядка на крупных политических мероприятиях и ежегодных парадах на Красной площади.

Особенно наши органы контролировали крупные города, когда их посещало большое количество иностранцев. В остальное время города подчинялись милиции и уголовным управлениям. Оперативные отряды стали надежным кадровым резервом органов. Чекисты и офицеры милиции спокойно контролировали своих молодых помощников, подбирая лучших для рекомендаций на учебу в соответствующие образовательные заведения КГБ и МВД. Большинство сегодняшних генералов и полковников в своем юношеском запале участвовали в этих оперативных спецотрядах против бандитов и преступников в конце пятидесятых и начале шестидесятых.

Я говорю об этом совсем без иронии.

Даже если некоторые из бывших сотрудников оперативных спецотрядов (в семье не без урода) замарались, мне самому незачем стыдиться своей ранней молодости. Слава Богу, мы не шпионили ни за иностранцами, ни за нашими собственными диссидентами. Главной обязанностью нашего отряда было следить за порядком в центре Москвы и не пускать хулиганов в кафе, рестораны и гостиницы. Нам полагалось охранять иностранных гостей столицы от проституток, фарцовщиков и препятствовать дельцам наркотиками и наркоманам. В наши полномочия не входили обработка, аресты или допросы. За это отвечал основной состав милиции и КГБ. Для них мы были своего рода «легкой кавалерией».

В качестве ученика старших классов я нашел это заманчивым и мне даже нравилось участвовать в этих почти секретных мероприятиях. Я самоутверждался в определенной степени относительно одноклассников, которые не состояли в этом «тайном сообществе». Нам выдавали удостоверения и пропуска, которые обеспечивали нам почти везде свободный доступ. После одной особенно успешной операции против фарцовщиков нам выдали в качестве премии несколько отнятых у фарцовщиков трофеев. Мне достались рубашка и стяжки – единственное поощрение за три года труда.

Безусловно, сегодня меня можно упрекнуть, что я все еще хвалюсь своей борьбой против собственных соотечественников. На что я могу ответить, что, вне всякого сомнения, это так и есть. Но я боролся с теми, кого еще сегодня считаю сволочами.

К слову сказать, в наши обязанности также входило перевоспитывать молодых преступников и возвращать «отщепенцев» в активную борьбу за построение коммунизма. Еще помню, как наш отряд взял шефство над двумя девушками легкого поведения. Стелле и Элле, жизнерадостным и хорошо сложенным близнецам, после работы на фабрике неподалеку полагалось рапортоваться у нас в штабе на ул. Горького, там, где сегодня стоит гостиница «Интурист», и помогать оперативному отделу с канцелярской работой. Насколько мне известно, энергичные комсомольцы из нашей секции использовали перерывы между этой скучной работой, занимаясь с девушками тем, за что в гостинице клиенты платили им деньги.

Стелла и Элла не противились. Такое «перевоспитание» устраивало их больше, чем высылка в места, удаленные от Москвы по крайней мере за 100 км. Так в то время наказывали проституток, алкоголиков и мелких жуликов.

Иногда «перевоспитание» практиковалось таким образом, что ощущалось всеми частями тела. Вспоминаю, как однажды летним вечером мы захватили молодых хулиганов. Запрятав им в штаны крапиву, мы усадили их в метро и приказали больше в городе не появляться.

Возможно, все это не совсем отвечает принципам демократии и декларации о правах человека. Но никто не станет отрицать, что тогда в Москве царило больше справедливости и порядка, чем сегодня. С хулиганами в те годы мы на самом деле не обходились мягко. Зато по Москве можно было ходить с раннего утра до поздней ночи, не беспокоясь. Сегодня лучше не показываться на улице после девяти вечера без оружия самообороны. «Лучший коммунистический город», как еще недавно называли Москву, стал свалкой спекулянтов, наркоманов, проституток и организованной преступности.

В конце мая 1961 года я прекратил работу в оперативном спецотряде, т. к. оставалось недолго до выпускных экзаменов. Я серьезно взялся за учебники, рассчитывая сдать выпускные экзамены на серебряную медаль, что серьезно облегчило бы предстоящее поступление в вуз. На будущее у меня были совершенно конкретные планы: я мечтал о поступлении в Институт кинематографии на факультет операторов.

Когда экзамены были еще в полном разгаре, раздался телефонный звонок из штаба оперативного спецотряда: «Появись у нас, надо поговорить. Иван Иванович хочет с тобой увидеться».

Мне было ясно, о ком идет речь. Иван Иванович Зайцев ни с кем не делился, какой пост он занимает. Но все в спецотряде знали, что он из КГБ, из-за чего все вопросы отпадали. Этот нимб секретности усиливался еще из-за того, что он не шел на контакты и не разговаривал со всяким в спецотряде. Зайцев представлял организацию, о которой вслух не говорили, избегая упоминать даже ее название, упоминая ее как «контору» или «комитет», или многозначительно постукивая по плечу, имея в виду погоны.

И этот человек желал со мной говорить. Зачем же вдруг? Возможно, его интересует, почему я больше не сотрудничаю?

Переполненный любопытства, я отправился в штаб. Наш разговор состоялся с глазу на глаз. Постороннему человеку он мог бы показаться крайне странным.

Иван Иванович вежливо просил меня присесть. Сам встал и проследовал к двери, чтобы убедиться, что дверь за мной плотно закрыта. Потом он убрал со стола документы в старомодную папку с металлическими скрепками и надписью «И.И. Зайцеву за заслуги в работе с молодежью». Этой папкой его якобы наградил шеф КГБ Семичастный, лично. На меня этот весьма немолодой и побитый Зайцев скорее производил впечатление провинциального бухгалтера, нежели воинствующего чекиста.

«Итак, как идут экзамены?», – многозначительно спросил он. – Ты хорошо подготовился?»

«Неплохо, на мой взгляд».

«Ты вообще молодец, со всем справляешься. Кстати, Олег, что ты собираешься делать после школы? Какие у тебя планы?»

Я ответил, что хотел бы стать кинооператором.

«Здорово!». Он сделал вид, что истинно радуется за меня. «Имей в виду, что в Институт кинематографии стремятся многие. Если ты окончишь школу с медалью, у тебя будут шансы, а иначе… Но почему это обязательно должен быть Институт кинематографии?»