Я никогда не была холодной. Я любила стихи Кэй Райан, одиночество и снег. Мне нравились полевые цветы и дикая природа, мне нравилось быстро бегать. Зиму я любила больше, чем лето. Любила музыку ушедших дней моего отца. Глупо, конечно, но я нерационально считала, что могу преодолеть свой страх и допустить, чтобы мне причинили боль, овладели мной и запятнали на всю жизнь: иначе, если бы я оставалась девственницей, это могло преследовать меня во время пребывания в колледже. О том, что я думала, всем, конечно, было наплевать – совершенно.

Это странное убеждение дало мне возможность плюнуть на все и расслабиться.

Когда я свернулась калачиком на кровати в ту вторую ночь в колледже, я подумала: неужели секс с Тайлером стал причиной того, что Джуниор проник в меня. Я была слишком пьяна, чтобы сказать Тайлеру «нет»; я бы могла его остановить. Он не вынуждал меня. Я просто не хотела оставаться прежней девушкой – невинной, ребенком. И так произошло, что стремительно, после нескольких лет ожидания, постоянных слов «подожди», я доверилась незнакомцу. Без любви. Ужасная история. «Мотель 6». Моя кровь. Я никогда-никогда больше не буду незапятнанной. Я гнила, я прогнила, чувствовала себя больной, затуманенной и сумасшедшей.

Может быть, если бы я не пожертвовала свою невинность Тайлеру, я могла бы заставить Джуниора уйти. Что было бы, если вместо повиновения, а затем нерешительности я проявила строгость и возмущение, успокоила бы его член. Неужели секс с Тайлером лишил меня не только невинности, но и разума, моих мыслей, способности сказать «нет» и проявить решительность? Было бы глупо отрицать, что, если бы я не занялась сексом с Тайлером, я не осталась бы наедине с парнем, которого не знаю. Если бы не было первого секса, не было бы и изнасилования. Я бы никогда не позволила Джуниору остаться.

После того как парень ушел в ту ночь, я натянула на себя те же трусы и спала в них, а утром обнаружила два темно-красных пятна крови на белой хлопковой ткани, что было единственным свидетельством моего изнасилования, моего полного физиологического изменения. Внизу все было тихо, еще было рано и темно, и в кабинке просторной женской ванной комнаты я отмывала пятна руками под ярким флуоресцентным светом, при этом лицо и руки мои горели. Я оцепенела. Солнце взошло. Прошло два, три часа, небо просветлело и стало голубым. В комнату входили и выходили другие девушки, они смеялись, чистили зубы. Я присела на унитаз в своей кабинке с нижним бельем в руках, глядя на пятна крови. Я не могла смыть эти две ужасные отметки, стоявшие перед моими закрытыми глазами.

Это было знаком.

Мои родители повстречались друг с другом на второй вечер в колледже.

Во второй вечер в колледже меня изнасиловали.

На следующий день я увидела его на большом зеленом поле, где фотографировали наших первокурсников. Нас там было человек пятьсот, но я видела только его. Я сказала: «Привет». Он не взглянул на меня, ничего не сказал и ушел, как глухонемой, как унылый пес. Я рассказала Кэтрин о том, что произошло, когда она ушла, а Джуниор остался. Она нежно обняла меня. Она спросила, не хотела бы я, чтобы ее старший приятель побил Джуниора. Я отказалась.

Мне никто не говорил, как следует вести себя при изнасиловании. Нереально было выговорить это простое слово «изнасилование».

Я не позвонила родителям.

Через две недели, которые прошли как в тумане, я обратилась к консультанту колледжа по вопросам изнасилования.

Она была уверена, что сможет помочь мне. Она угостила меня синим леденцом, который я положила под язык, и сказала: «Присядь, дорогая». Приемная была опрятной, но без окон. И я помню, что у нее было три коробки салфеток «Клинекс», стоявших в ряд на маленьком столе возле моего стула. Я запомнила ее скромное свадебное кольцо, ее полные губы и глаза цвета шоколада. Она была красива. Я рассказала ей все. Она посоветовала мне дать ход делу для рассмотрения властями колледжа. Она заявила, что было уже поздно засвидетельствовать факт изнасилования и что полиция не сможет мне помочь. Но у нас будет «обвинение». Джуниор будет исключен.

Она напечатала на машинке все, что я рассказала о том вечере, и дала мне салфетку персикового цвета, чтобы я утерла слезы.

Я скрестила руки на груди и упала в ее плюшевое «гостевое» кресло.

У меня не было доказательств того, что Джуниор изнасиловал меня. Я должна была давать показания на внутренних слушаниях колледжа Колорадо в бежевом конференц-зале за длинным складным пластиковым столом, в присутствии консультанта по изнасилованиям, посредника и посредника-стажера (она наблюдала). Посредник заявила: «Ты курила с ним наркотики, и никто не видел, что произошло».

Конечно же, когда все произошло, свидетелей с нами не было. У меня не было свидетельств. Физических признаков моего изнасилования не осталось. Мое тело уже очистилось от них. Это было необратимой реальностью.

Я подтвердила, что все так и было: «Мы немного покурили, но я старалась не затягиваться».

Она сделала какую-то запись. Она, не отрываясь, смотрела в свой блокнот. «Марихуана является галлюциногеном», – сказала она тихо.

Вывод: изнасилование произошло в моем воображении.

Это было полным абсурдом. Я была готова это выкрикнуть, но не смогла ничего произнести. Будто ком застрял у меня в горле. Консультант по изнасилованиям передала мне показания Джуниора.

В своих показаниях Джуниор подробно описал, как я сказала, что он может заняться моей грудью. Я вся дрожала; горло мое сжалось, щеки горели. Хотя Джуниор солгал, упустив некоторые подробности, все остальное было правдой. Мне трудно было дышать. Я почувствовала себя ужасно виноватой, в ужасе от того, что просила его так сделать, поскольку считала, что, если я ему предложу это, он не сделает большего. И я буду в безопасности. Сейчас, при свете дня, в трезвом сознании, я понимала, что это ничего не значит. Я нутром почувствовала, что сделала что-то совершенно непростительное. Я предложила ему: «Ты можешь трахнуть меня в грудь». Конечно, это не могло быть изнасилованием.

Но Джуниор не сообщил о том, что у нас был секс по согласию. Он написал, что я попросила его положить свою голову мне на грудь, и он так и сделал. Затем я захотела, чтобы он трахнул меня в грудь. Он написал, что это предложение показалось ему довольно странным, но он сделал это для меня. До этого его никто не просил об этом. Он это сделал. Затем он ушел. У нас не было сексуального контакта. Я, вероятно, хотела, а он – нет. Вместо этого он оставил меня в моей новой комнате, одну и в безопасности. Это была самая удивительная часть того, что он написал. Я не могла этого понять. Он просто написал, что у нас совсем не было секса.