— Я ничего не смогу добиться без Маргариты, — заявила она. — Надо, чтобы она поехала со мной; и при том все необходимо делать срочно, потому что у Франциска армия в шесть тысяч немецких наемников, которые вот-вот вторгнутся в Шампань, а вслед за этим пойдут на вас.

Придя в ужас от услышанного, Генрих III на этот раз принял предложение матери, и Екатерина вместе с дочерью поехала в Шатоне, что неподалеку от Санса, на встречу с Алансоном.

К тому времени бедняжка Марго была на грачи полного безумия: по ночам она кусала простыни, видела непристойные сны и произносила во сне очень игривые слова.

Путешествие было для нее тягостным, так как их карету сопровождали красивые и потому в высшей степени соблазнительные офицеры, каждый из которых охотно успокоил бы ей нервы. Маргарите, однако, хватило сил не зазывать их в свои носилки, зная, что очень скоро ее мучениям должен наступить конец.

Действительно, на следующий день вечером, после первых переговоров, когда все улеглись спать, она бесшумно выскользнула из своей комнаты и направилась к своему брату, который с жаром, вряд ли уместным в. данном случае, выказал ей более чем братские чувства.

После этой ночи, принесшей Маргарите огромное облегчение, переговоры возобновились, и Алансон, уверенный в своих силах, выставил собственные условия: он хотел, в полном согласии с Наваррцем, уступить наши города в Лотарингии немцам, реабилитнровагь память Колиньи, Ла Моля и Коконаса, предоставить свободу отправления культа протестантам.

Екатерина, напуганная мощной армией, которую собрал ее сын, согласилась на все, за исключением передачи городов Германии.

— Немцам я ничего не отдам, — сказала она. — А вот что я могу сделать, так это отдать вам лично Анжу, Берри, Турень с их огромными доходами, конечно, в случае, если вы перестанете выступать против короля.

Герцог Алансонский (который с этого момента стал герцогом Анжуйским и которого мы в дальнейшем будем называть именно так) принял это условие, и соглашение, довольно кабальное для короны, было подписано.

Спустя несколько дней Генрих III, чье лицемерие было ничуть не меньше его пороков, встретил брата с почетом и при всех помирился с ним.

Маргарита возвратилась в Париж вместе с Франциском. Она снова поселилась в Лувре, где к ней уже не относились как к пленнице, хотя по-прежнему запрещали поехать в Нерак. Она воспользовалась обстоятельствами, заведя с несколькими симпатичными сеньорами мимолетные интрижки, обеспечившие ей хорошее самочувствие.

В Лувре Маргарита занималась шпионажем в пользу своего брата Франциска, в отношении которого считала себя должницей.

Очень скоро она постаралась помочь ему гораздо более энергичным образом.

Весной 1577 года Мондусе, агент короля во Фландрии, перешедший на службу к герцогу Анжуйскому, который, несмотря на мир, заключенный в Сансе, не отказался от своих притязаний, сообщил, что фламандцы стонут под игом испанцев.

— Можно было бы без особого труда завоевать Фландрию, — сказал Мондусе. — Достаточно послать туда кого-нибудь половчее, чтобы настроить людей в вашу пользу.

Кого-нибудь половчее? Герцог Анжуйский сразу подумал о Маргарите. Но под каким предлогом отправить ее во Фландрию? Выход нашел Мондусе:

— Монсеньор, если бы королева Наваррская смогла придумать себе какую-нибудь болезнь, для лечения которой надо ехать на воды в Спа, куда ездит принцесса Ла Рош-сюр-Ион, это оказалось бы очень кстати для вашего будущего предприятия во Фландрии, потому что она провела бы подготовительную работу.

Монсеньор нашел идею блестящей и обратился к Маргарите:

— О королева, не будем больше ломать голову! Поезжайте на воды в Спа, где часто бывает сама м-м Ла Рош-сюр-Ион. Я недавно видел у вас на руке рожистое воспаление; вы должны сказать, что воды вам предписаны врачами уже давно, но тогда время года было не таким удачным, как сейчас, и потому вы умоляете короля позволить вам отправиться туда.

На другой же день Маргарита явилась к матери и сказала, что ей очень тяжело оставаться при дворе в то время, когда король ведет войну с ее мужем, потому что и тот, и другой могут заподозрить ее в предательстве. По этой причине ей хотелось бы уехать из Парижа. Она рассказала о своей болезни, о врачах, о водах в Спа и о подходящем времени года…

— Попросите, Мадам, короля, чтобы он позволил мне уехать. Тогда я смогу сообщить мужу, что если мне невозможно быть с ним, то по крайней мере я не буду находиться в том месте, откуда с ним ведут войну.

Такие доводы показались Екатерине и Генриху III убедительными, и они разрешили Маргарите отправиться в Спа. Она тут же начала собирать чемоданы, готовить платья, украшения, косметику, радуясь возможности покинуть двор, оказать услугу своему горячо любимому брату и к тому же, заметим, встретиться с доном Хуаном Австрийским, который давно уже, она знала это доподлинно, мечтал сунуть ей руку под юбку.

Но все-таки Маргарита не хотела уезжать до 15 мая, зная, что в этот день Екатерина Медичи собиралась устроить в саду замка Шенонсо праздничный банкет, на котором каждый сможет себе позволить любые вольности. И она не была обманута в своих ожиданиях.

«На этом прекрасном банкете, — сообщает Пьер де Л`Этуаль, — самые благородные и самые красивые дамы двора, полуодетые и с распущенными, точно у невест, волосами, прислуживали гостям за столом».

Что касается м-м де Сов, у той, кажется, декольте было до самого пояса. Но она была далеко не единственная, кто охотно демонстрировал свои прелести, потому что, по словам Л`Этуаля, в ту весну 1577 года «дамы и девицы, подобно солдатам того времени, любившим щегольнуть до блеска начищенным оружием во время какого-нибудь смотра, выставляли напоказ свои обнаженные груди, которые из-за их постоянного движения эти добрые женщины использовали то в качестве циркуля, то в качестве часов с гирями, а еще лучше сказать в качестве кузнечных мехов, которые раздувают огонь в их кузнице».

Сколь же сильно подобное зрелище должно было радовать глаз!

Отъезд во Фландрию состоялся 28 мая 1577 года.

Маргарита, которую сопровождала многочисленная свита, выехала из Парижа через ворота Сен-Дени, восседая в носилках, «над которыми на пилонах высился балдахин, подбитый пурпурным испанским бархатом с золотым и шелковым шитьем…».

За королевскими носилками следовали верхом десять обворожительных девушек, а также восемь карет со свитой королевы. На улицах, по которым двигался кортеж, толпились горожане, встречавшие громкими криками Маргариту, чей бурный темперамент им был хорошо известен.

— Это самая большая шлюха во всем королевстве, — говорили люди друг другу.

И все смеялись.

Королева Марго не лишена была некоторого простодушия. Та живость и доброжелательность, которую она увидела в глазах людей, ее очень обрадовали, и, покидая столицу, она с волнением думала, что парижане, без сомнения, любят ее…